Выждав, пока пищевод успокоится, я выпил воды и сдавленным голосом признался, что трое суток мне нечего было положить в рот, и не было времени выспаться, как положено.

– Не надейся, что мы будем тебя жалеть. – Сказала Марта. – Благодаря тебе мы здесь застряли на ночь. Надеюсь, у тебя есть палатка?

– Я бы с удовольствием поспал в твоей. – Я ухмыльнулся. Рассудок приходил в норму, раз я нашел в себе силы заигрывать с этой девицей.

– В моей уже спит Уинзор. И это не смешно, а тупо.

– Значит, тебя облизывает Мопс? Очень жаль. Может, он сумел бы потесниться, раз мы теперь друзья.

Джереми и Клюква прыснули, а Марта выбила у меня из рук стакан с водой, так что мои колени второй раз за день оказались мокрыми, и ушла в палатку. Уинз пошел следом за ней, предварительно смерив меня уничижительным взглядом.

– С Мартой так нельзя, она классная, и она своя. Своих нельзя обижать.

– Значит, ты ее выжимаешь, Клюква?

– Никто ее не трогает, идиот. Зато она кого хочешь выжмет, если довести. В детстве к ней приставал отчим, она прокусила ему ноздрю и сломала руку. А потом сбежала из дома. Мы встретились пять лет назад, на карнавале в Рио. Через год к нам присоединился Джереми, а два года назад она приехала из Турции вместе с Уинзом, и теперь они не разлей вода.

– Тогда с чего вы решили, что они не шалят в своей палатке под покровом ночи?

– Он же гей. – Они сказали это хором, и рассмеялись. Я снова начинал раздражаться. Что за привычка – смеяться над всем подряд? Еще и выкладывать всю подноготную первому встречному. – Как-то раз он напился и подкатывал к Джереми весь вечер, с трудом удалось успокоить и уложить его в постель.

– Хмм… – Многозначительно протянул я. Голова все еще соображала туго, тело, казалось, весило полтонны, так что Реми и Клюква пользовались моим положением, а я в ответ лишь бестолково хмыкал.

– Так куда ты едешь?

– А вы?

– Я спросил первым.

– Нет, первым спросил Клюква.

– Да почему – Клюква? – Пэт выглядел раздраженным, ему явно было неприятно мое общество, но по каким-то неведомым причинам, он старался держать себя в руках.

– Голос у тебя клюквенный. Как от кислого свежевыжатого сока. Понимаешь? – Тут до Джереми дошло, и он начал смеяться, хватаясь за голову и за живот поочередно. Клюква его оборвал.

– Ничего смешного, мне сделали неудачную операцию по удалению миндалин в детстве, и с тех пор ничего исправить не удалось.

– К этому привыкаешь. Буквально на следующий день уже забываешь о том, что он странный. – Джереми, как и в большинстве случаев, оказался прав. Но прозвище все равно прижилось. По крайней мере, я называл его Клюквой.

– Мы, в общем-то, ни в какое конкретное место не едем. Марта собиралась устроиться работать в Китае учителем, но ни в одной школе ей не понравилось, и мы катаемся теперь во все стороны, неприкаянные, как ветер в поле.

– Я думал, в этом и есть смысл – быть неприкаянным, ни от кого не зависеть, не иметь привязок, не считаться ни с чьим мнением, кроме своего.

– Поэтому ты такой нелюдимый? В этом смысл жизни, по-твоему? – спросил Клюква, подкуривая и щуря глаза от едкого дыма. – Ты куришь, кстати?

– Не траву. А так – да. – Джереми протянул мне самокрутку.

– Никто из нас не любитель травки. Мопс однажды накурился и три недели пролежал под капельницами. До этого мы особо не увлекались, а с той поры – вообще ни-ни.

– Ммм… Я как-то дунул в Вене на голодный желудок. Хозяин квартиры был жмот в плане еды, но травкой делился охотно. Весь следующий день мне казалось, что я ушел в астрал и никогда не смогу вернуться в свое физическое тело. Потом пробовал еще раз – в Индии, было весело, но не для меня.