– А с такой, что я точно такой же помощник констебля, как и вы.

– Что? – выпучил глаза Фрайвальд.

– Встретите Реймонта – спросите у него, но наедине. Я никому не должен говорить, что я его помощник, и сказать об этом могу только помощнику официальному, вроде вас, в экстренной ситуации. Насколько я понимаю, сейчас именно такая ситуация.

– Aber…[25] Почему? – недоуменно пробормотал Фрайвальд.

– Реймонту и самому то и дело приходится сталкиваться с непослушанием, сопротивлением и уклонением, – пояснил Такх. – У его добровольных явных помощников, таких как вы, Фрайвальд, трудностей меньше. Вам не приходится делать грязную работу. И все равно по отношению к вам складывается недружелюбие и сопротивление, и уж, конечно, никто не станет вам доверять чего-то такого, что, как ему кажется, может не понравиться Реймонту. Я… я не шпион. Да и серьезных преступлений у нас пока что, на счастье, не бывало. Я должен изо всех сил стараться усмирять всякие ссоры. Как сегодня, к примеру.

– А я думал, вам Реймонт не нравится, – растерянно проговорил Фрайвальд.

– Я бы и теперь так не сказал, – честно признался Такх. – Но он, так или иначе, сумел меня убедить, что я могу поработать на общее дело. Надеюсь, вы не станете выдавать тайну?

– О нет. Нет, конечно. Даже Джейн не скажу. Ну и дела!

– Так вы позволите мне разобраться с Педро и Майклом?

– Да, займитесь этим. И сколько же у Реймонта еще таких тайных агентов, интересно?

– Понятия не имею, – пожал плечами Такх. – Но подозреваю, что он надеется подключить многих к этой работе.

Картограф кивнул Фрайвальду и вышел.

Облачные массы в центре галактики производили впечатление суровых громадных грозовых туч. «Леонора Кристин» добралась уже почти до самой их границы. Впереди не было видно ни единой звезды, да и по разные стороны от корабля с каждым часом их становилось все меньше, и горели они все слабее.

Здесь, где концентрация звездной пыли была так велика, корабль передвигался благодаря совершенно фантастическому виду аэродинамики. Показатели обратного тау достигли поистине головокружительных цифр, а потому плотность пространства для корабля не имела почти никакого значения. Наоборот, корабль еще более жадно, чем прежде, пожирал материю и больше не ограничивался только атомами водорода. Модифицированные селекторные установки обращали все, что им только попадалось: газы, пыль, метеориты – в топливо и материал для реакции. Кинетическая энергия и временной дифференциал бешено ползли вверх. Создавалось впечатление, будто безумный порыв ветра несет «Леонору Кристин» между скоплениями солнц.

Несмотря на то что переборки сильно дрожали, время от времени обшивку корабля сотрясали удары, свидетельствовавшие о том, что плотность пространства, которое пересекает корабль, постоянно меняется; казалось, все идет, как задумано, и все-таки Реймонт зачем-то пригласил Нильссона в кабинет Линдгрен.

Линдгрен, одетая в форму, восседала на своем месте за письменным столом. Она заметно похудела, вокруг глаз легли темные тени.

– Неужели нельзя было подождать, пока мы не переберемся через эти преграды, констебль? – спросила Линдгрен сердито и устало.

– Думаю, нельзя, мадам, – ответил Реймонт. – Если случится что-то непредвиденное, мы должны быть уверены, что на людей можно положиться.

– Вы обвиняете профессора Нильссона в том, что он сеет смуту. Но наш устав предусматривает свободу слова.

Нильссон поерзал на стуле, и стул жалобно скрипнул.

– Я ученый, – сварливо проговорил астроном. – И обладаю не только правом, но и обязанностью говорить то, что думаю.