– Я с ней не грызусь, – спокойно заметил он.

– Да, я знаю, – вздохнула я. – Про тот случай в столовой… Не воспринимай на свой счет, Ада просто очень эмоциональная.

Максим ничего не ответил и перевел тему.

Остаток вечера прошел мирно и без происшествий. Мы играли в Уно, фотографировались и немного попели в караоке. В десятом часу мне позвонила мама и напомнила, что уже поздно. Вскоре мы попрощались с ребятами, и Антон проводил нас с Адой по домам.

Логика и чувства – несовместимые вещи. Можно спланировать идеальную жизнь, но счастья в ней не спланируешь. Оно очень хитрое. Его не сымитируешь. Судьбу не обманешь. Сердцу не прикажешь.

Мама часто говорила мне, что невозможно заставить себя чувствовать то, чего нет, но можно заставить себя поступить правильно, несмотря на чувства. Когда я была маленькой, мне казалось, что это просто. Но, повзрослев, я поняла, что это ни черта не так. Это настоящее насилие. Насилие над самим собой. Поэтому я совсем не была уверена, что подавлять свои чувства – действительно лучший выход.

Прошло почти полмесяца с момента нашей ссоры с Пешковым, и я скучала по нему. Несколько раз я была близка к тому, чтобы самой ему написать, но каждый раз останавливалась, понимая, что это неправильно.

До каникул оставалось лишь несколько недель, и я усиленно занималась, чтобы хорошо написать контрольные в конце четверти.

Особенно я волновалась из-за геометрии: она всегда давалась мне с трудом. Я неважно рисовала, и у меня плохо было развито пространственное мышление. Мне повезло, что я сидела за одной партой с Булаткиным, который, по сравнению со мной, был просто богом геометрии и часто помогал мне на самостоятельных.

Однако в этот раз Булаткин приболел и в день контрольной не пришел в школу. Подписав листок, я сдала работу математичке со стойким ощущением, что контрольную завалила.

Через два дня, в четверг, я узнала свой результат: тройбан. Эта оценка сильно снижала мои шансы получить четверку по геометрии за четверть, поэтому после урока я подошла к математичке и умоляющим голосом произнесла:

– Ирина Константиновна, у меня тройка за контрольную. Дайте, пожалуйста, шанс исправить.

– Ой, не знаю, Алферова, вряд ли. Сейчас конец четверти, очень много бумажных дел.

– Ирина Константиновна, я могу в любое время, хоть вечером, хоть утром, когда скажете.

Математичка внимательно посмотрела на меня поверх очков. Она была строгой, но понимающей женщиной.

– Ладно, Алферова, приходи завтра, часов в шесть.

Поблагодарив учительницу, я направилась к Булаткину, чтобы он поднатаскал меня перед переписыванием контрольной.

В пятницу в назначенное время я постучала в кабинет Ирины Константиновны. Она жестом пригласила меня войти. К моему удивлению, за одной из парт сидел Пешков. Встретившись взглядами, мы быстро отвернулись друг от друга, и я заняла место в соседнем ряду.

Кроме нас контрольные переписывали еще несколько ребят. Ирина Константиновна раздала нам задания, и мы принялись за работу. Присутствие Пешкова отвлекало меня от геометрии. Пару раз я замечала, что он смотрит на меня. Сделав над собой усилие, я попыталась сосредоточиться.

Благодаря Булаткину все задания казались мне понятными, и я решила, что неплохо справилась. Когда Ирина Константиновна объявила, что время вышло, я поднялась из-за парты практически одновременно с Димой. Столкнувшись у ее стола, мы сдали свои работы и, собрав вещи, вышли из кабинета.

В школе было пусто. Я шла по коридору, а Пешков отставал на пару шагов. Было неловко идти рядом и не разговаривать. Когда мы стали спускаться по лестнице, Дима неожиданно сказал: