Воевода задумчиво оглядел Красный двор и пошёл дальше.

Стоило уйти Белораду, как по стене застучали сапоги выспавшейся стражи. Дружинник показал свой жетон со стеной:

– Говорят, ночь была интересной? – спросил тот, принимая лук и бердыш.

– Да уж, – кивнул Волк, – гонец Награйский приехал, и какая-то скотина в саду княжьем тёрлась.

– Дела-а, – протянул дружинник, – как бы нам теперь смену не удвоили. А то забудь про сон…

Влаксан пожал плечами и пошёл к Чёрному двору. Нет никакой охоты рассуждать, как дальше будет. Пережить бы, что сейчас, того меньше хотелось обсуждать с дружиной ночного гостя.

Трифон, конечно, молодец, всё верно сделал.

В избе никто не спал. Дружинники галдели, наперебой обсуждая ночь. Стянув в сенях кафтан, да бросив в мешок жетон, Влаксан поднялся в спальню.

– Эй, Волк. А что ночью-то было? – окликнул его тучный Сытник.

– Ничего, – Волк снял с гвоздя у входа свою безрукавку, затянул шнуры на шее потуже, чтоб не подлезть было.

– А чего все галдят?

– У них и спроси.

Влаксан спустился во двор и пошёл к воротам. Чёрный двор галдел, бабы громко причитали, мужики деловито качали головами, оглядывая стены и прикидывая, откуда мог прийти лихой человек. Все шумели, как на свадьбе. Этот праздник не для него.

– Эй! – окрикнул Трифон, догоняя у ворот, – а ты что, на завтрак не пойдёшь?

– Раз уж сегодня хозяин себе, где-нибудь в городе и поем, – не оглядываясь, бросил Волк.

Трифон шумно втянул воздух.

– И спать я тоже не хочу, – опередил его Влаксан.

– Эх, – досадно вздохнул за спиной Трифон и хлопнул дверью избы.

Волк быстро пересёк Чёрный двор. Хотелось пойти в излюбленную корчму, напиться до беспамятства и проспать целые сутки, до следующей смены. Коли повезёт то и с девкой какой.

Забыться бы в объятиях княгини…

Голые деревья и кусты царапали ветвями рассветное небо. Чёрный столб, испещрённый молитвами, возвышался над Гратой, там, где когда-то был псарь. Медленно просыпались улицы города: бабы с вёдрами толпились у Княжьего Рукава, босоногие дети бегали кругами, цепляясь за юбки. Мужики выводили запряжённых кобылок в торговый и ремесленный концы.

Волк свернул в Локтевой проулок. Удар в спину свалил с ног. Он едва успел выставить руки, чтоб не расшибить себе нос. Крепкие руки тут же схватили его за шкирку и швырнули в кусты, точно нашкодившего щенка. Волк опёрся на руки. Сухие ветки цеплялись за одежду и волосы, норовя разодрать лицо. Ещё удар повалил на живот. Волк утёр разбитую губу и перевернулся на спину. Огромной тенью возвышался над ним Инг:

– Доволен, паскуда? – пиная его, произнёс приятель. – Рад, поди, что Птаха загубил, скотина!

– Его подстрелил не я, – задыхаясь, прохрипел Волк.

– Знамо, что не ты. Да, кто бы выследил его, ежели бы ты не подсказал? Сколько Птах здесь ни бывал, а только в твою смену его сняли. Думаешь, я глуп, чтоб не догадаться?

Инг схватил Волка за грудки, и, легко подняв, тряхнул:

– Он-то тебя жалел, сукин ты сын! Когда Косой предлагал тебя снять, ещё на деле, Птах за тебя вступился. Слишком он честен оказался для такой падали, как ты. Хоть на харю и смазлив, а душа у тебя гнилая! – Инг бросил Волка на землю и принялся снова пинать.

Влаксан пытался встать, но быстрые сильные удары в грудь, спину и по ногам, снова и снова валили его на землю.

– Эй! – раздался звонкий голос Трифона, – Ты что творишь, мразь? Почто добрых людей мучаешь?

Грязно выругавшись, Инг последний раз пнул Влаксана в лицо и пошёл прочь.

Трифон подбежал к Волку и удивлённо замер, глядя на уходящего Инга:

– Псарь? – и, опомнившись, бросился к Волку, – вставай, дружище! Ты как?