Она приняла это предложение, еще не имея точного представления о фразах, которые будут звучать в музейном зале. Пересказывать военную драму в величественном салоне ар-деко казалось ей неразумным. Впрочем, администрация придерживалась того же мнения. Музей сегодня славится своей архитектурой, внутренним убранством помещений и садом, и посетители в основном приходят сюда просто побродить, не зная прошлого этого здания.

Как в таких условиях осветить историю дома с двух точек зрения? В течение недели она углублялась в официальную историю семьи – это была светлая сторона: речь шла о декоре, о поставщиках мебели, драпировок и портьер, о торжественных банкетах, о производителях хрусталя, о меню званых обедов прошедшей эпохи с указанием приглашенных и планами рассадки гостей.

В конце той недели – это было второе воскресенье августа – она отправилась на экскурсию в больницу Сальпетриер. Экскурсию устроила для друзей одна преподавательница школы для медсестер, изучающая историю этого места. Ее интересовала мрачная жизнь этой больницы, где на протяжении веков находились в заточении женщины – нищенки, проститутки, умалишенные, сиротки, либертинки, протестантки, парализованные, кретинки, еврейки, безбожницы, преступницы, алкоголички, неизлечимо больные, ведьмы, страдающие меланхолией, слепые, незаконнорожденные, лесбиянки, эпилептички, воровки, колдуньи, бьющиеся в падучей, или старухи – как их только не называли[4]. Ее преследовала мысль, что, живи она в те времена, ее могли бы упечь сюда по пяти или шести мотивам.

Несколько исторических зданий стояли законсервированными, их окружали постоянно появляющиеся новые сооружения и стройплощадки. Даже прослушав рассказ об условиях содержания этих женщин и о бесчеловечном обращении с ними, она с трудом представляла себе их жизнь. Призраки становились бестелесными. В экскурсионной группе она познакомилась еще с одной женщиной-историком, рассказавшей о теме своего исследования и предложившей воспользоваться ее работой.

На следующее утро она начала читать это сочинение в метро и продолжила в библиотеке, поскольку книга, которую она заказала для консультации, еще не прибыла. На страницах одно за другим медленно появлялись свидетельства женщин, оказавшихся в плену в чужой стране и вынужденных продавать свое тело во время войны.

При посещении больницы Сальпетриер ей было трудно представить себе условия жизни заточенных в ней женщин. Грязь, холод, голод, сырость. Но тем более поразительны были слова, исходившие из уст самих узниц, содержащиеся в книге, которую она держала в руках. Их ощущения стали ее ощущениями. Их голод стал ее голодом.

Она читала:

«Мадам раздала молодым женщинам оловянные миски с кашей, такой жидкой, что в ней можно было увидеть отражение собственного лица, в качестве добавки – старый побелевший салат, который начал вонять; сверху плавали какие-то червяки и личинки. Доев кашу, девушки съедали свои собственные лица, отражавшиеся в донышках мисок. Напрасно они их ели – лица не исчезали. Они съедали их снова и снова, но оставались голодными»[5].

У нее создалось впечатление, что она кусает собственные щеки. Прочитанное описание, пусть и символическое, было описанием крайней степени каннибализма. Она почувствовала запах капусты, кислый и ледяной.

И запах крови. Ей трудно было определить его источник. Сначала она подумала, что, читая об ужасах, творившихся в больнице Сальпетриер, она искусала себе щеки и не обратила на это внимания, но запах крови шел от страницы, которая была перед ее глазами.

«(В темноте) девушки приняли за воду кровь, лужица которой натекла из тела девушки, погибшей от взрыва бомбы. Они собрали ее пригоршнями и сварили в ней рис. Назавтра они остолбенели, увидев кровавый рис, но в конце концов решили, что умрут от голода, если не съедят это блюдо с кровью. Они глотали, закрыв глаза. Хоть они и съели рис, сваренный в крови погибшей, выжила только одна из шести»