Наверное, Еву ни в чем не винили. Во всяком случае, те обрывочные воспоминания о детстве, которые у нее остались, приносили не мутную пену боли и обид, а ощущение тепла и нужности. Наверное, она винила себя сама. Этакие подсознательные терзания маленького ребенка, считающего себя убийцей собственной мамы. Наверное, поэтому она стала такой, какой стала. Однажды Ева решилась и спросила об этом доктора Гельца. Спросила о подсознательном чувстве вины и может ли оно разрушать ее изнутри так яростно и жестоко. Доктор Гельц, неизменно мягкий и терпеливый, тогда ответил ей неожиданно резко:

– Даже не смей об этом думать, Евдокия! Ты ни в чем не виновата, и твоя мама не хотела бы, чтобы ты так думала. Это жизнь, девочка.

– Несправедливая жизнь! – В компании доктора Гельца Еве не нужно было притворяться или испуганно шарахаться от чужих неосторожных жестов. Доктор Гельц знал ее лучше остальных и никогда не посмел бы обидеть.

– Жизнь бывает разной, девочка. Ты можешь думать о ней все что угодно, но не вини себя в чужих несчастьях.

Почти то же самое он сказал Еве в день гибели папы. Высокая скорость, скользкая дорога, спешка… В тот день папа узнал про очередной Евин криз, он спешил к ней в клинику. Так была ли она невиновна в том, что случилось?..

А про Геру Ева у доктора Гельца никогда не спрашивала. Не нужно было – она знала наверняка, что стала невольной причиной его нынешнего состояния. Откуда знала? Рассказали добрые люди. Мир ведь не без добрых людей…

Еще один криз у маленькой сложной девочки. Такой серьезный, такой опасный, что девочка ушла из дома, заблудилась, пропала. Ее искали все, в том числе Гера. Искал Еву, а нашел свою болезнь. Оступился, упал с обрыва, повредил позвоночник. Гера не рассказывал ничего, но «добрые люди» знали все. «Добрые люди» были уверены, что это Ева стала причиной его травмы. Буйные – они ведь такие непредсказуемые, такие сильные. Что им стоит причинить вред? Неосознанно. Господи правый, разумеется, неосознанно! Бедная девочка ни в чем не виновата, но все же, все же…

Именно так, слово в слово, шептала Евиной няне Герина сиделка. А память, которая до этого не раз и не два предавала Еву, на сей раз оказалась такой крепкой, что каленым железом выжгла в мозгу одно-единственное слово – «виновна». Виновна во всем, и жить ей теперь с этим колким, пахнущим горелой плотью чувством до самого конца. Или не жить…

Наверное, она бы ушла, придумала бы, как уйти. С теми таблетками, что давали ей по назначению доктора Гельца, это оказалось бы легко. Останавливало лишь одно: когда ее не станет, Гера осиротеет в четвертый, самый последний раз. И Ева держалась из последних, уже почти истощившихся сил. Даже такую страшную, даже во всем виноватую, Гера ее все равно любил.

А полтора месяца назад Ева получила письмо от Марка Витальевича Атласа. Его письмо начиналось так странно, так неожиданно. «Дорогая Евдокия, я виноват…» И в ее жизни забрезжила надежда на искупление. Возможно, надежда эта осталась в живых даже после смерти ювелира. Еве оставалось лишь найти пропавшую Полозову кровь. Или вещь, которая была из нее сделана…

Конец ознакомительного фрагмента.