Гаусс сидит в излюбленной позе: кисти рук на коленях, локти опираются на подлокотники кресла, туловище слегка наклонено вперед. И не поймешь, куда устремлены пронзительные голубые глаза: то ли на неведомого автора теории, то ли вглубь себя.

«Несомненно, Юный Бойяи – гений первого ранга» – так в тот же вечер напишет Гаусс в письме своему другу Герлингу.

***

За окнами гимназии обыкновенная городская жизнь. Выпавший ночью снег выбелил улицы, широкой бахромой повис на ветках деревьев. Ивы, березы, рябины, обступившие гимназию, из сморщенных старых дев превратились в красавиц, лукаво поглядывающих из-под расписных снежных шалей. Впрочем, зима не торопится утвердиться окончательно: под ногами прохожих, под колесами машин снег превращается в бурую грязь, начисто забыв о своем первоначальном стремлении украсить город.

Чавкая в растаявшем снеге, подплывают к остановке автобусы. У младших классов занятия уже закончились: кто-то штурмует транспорт, а кто-то не торопится домой, скатываясь на кусках фанеры и обрывках картона с едва покрытых снегом горок.

Десятый «Б» не обращает внимания на шум и крики, доносящиеся со школьного двора.

– Да не тяните же, Михаил Сергеевич, что дальше-то, – почти подпрыгивает неугомонный Денисов.

– Дальше…

Учитель вздыхает. Он слишком хорошо знает: в научной деятельности разочарование – частый гость.

– Король математиков долго не отвечал на послание друга юности, а пришедший ответ радости не принес: «Хвалить работу твоего сына – значит, хвалить самого себя, ибо все содержание этой работы, путь по которому твой сын пошел и результаты, которые он получил – почти полностью совпадают с моими, которые я получил уже лет тридцать – тридцать пять назад. Я действительно крайне поражен этим…»

– Десять лет жизни коту под хвост, – расстроенно комментирует Сашка Денисов.

– А Лобачевский? – ревниво спрашивает Немкович. – Значит, он тоже не был первым?

Михаил Сергеевич всматривается в лица учеников. Давно он не видел таких горящих глаз, даже Ковальчук сидит, приоткрыв рот, забыв про свою жвачку.

– Лобачевский… – Михаил Сергеевич улыбается, – знаете, он бы пришелся вам по душе. В гимназии – прибил гвоздем к столу дневник задремавшего на уроке преподавателя латыни, удостоившись предсказания: «Из этого только разбойник вырастет»; в университетские годы в городском саду прокатился верхом на корове. Вы только представьте себе: публика чинно гуляет по саду: фраки, смокинги, на дамах – платья с пышными юбками до земли, шляпки, зонтики. И вдруг наперерез прогуливающимся несется во всю прыть корова, верхом на ней, вцепившись в рога, сидит Лобачевский, следом – с гиканьем и криками бегут студенты, подгоняя перепуганную корову хворостинами…

Не успел десятый «Б» отсмеяться, а Михаил Сергеевич продолжает:

– В тридцать четыре года одиннадцатью голосами против трех Лобачевского избрали ректором Казанского университета. Скажу по секрету: сегодня ни одному молодому ученому это не светит, будь он хоть трижды гением. Впрочем, гением быть во все времена непросто. За год до этого, в феврале 1826 года, Лобачевский выступил на заседании физико-математического факультета Казанского университета с докладом «Сжатое изложение начал геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных». Текст доклада не сохранился, да профессора университета, присутствовавшие на заседании, и не пытались его понять. Какие постулаты, какие теоремы… После подавления декабрьского восстания на Сенатской площади со старой геометрией не загреметь бы куда Макар телят не гонял, а этот, неугомонный, все с классиками тягается…