– Вам дали звание физика по ошибке, – сердито буркнул Штольц. – Вы лирик чистой воды. Впрочем я вот тоже ничего не нашел.

Он с яростью чиркнул зажигалкой и пустил в небо огромное облако дыма. Потом перелистнул альбом и молча отправился дальше. Я так же тихо последовал за ним.

От следующей точки нашего маршрута меня просто передернуло. Во дворе большого дома в четыре окна располагалось кладбище. Но не такое умиротворенное и спокойное, как обычно, а какой-то кошмар из нагромождений оград, крестов, надгробий, истлевших досок и каких-то жухлых тряпок. То, что по идее должно было стать последней станцией на маршруте жизни, превратилось в крушение поезда.

Берт, тем не менее, смущен не был. Он спокойно переворачивал надгробия, отстранял кресты, копался в тряпках. Я не мог на это смотреть.

– Господин Рамирес, вы изволите заниматься святотатством! Немедленно прекратите тревожить упокоенные души!

– Чего? – Берт изумленно посмотрел на меня поверх очков и подошел вплотную. На его руках заиграли мышцы. – Повторите, что вы сказали?

– Это же кладбище, Берт!

– Так, – он взял себя в руки и спокойно выдохнул. – Во-первых, это уже не кладбище. Если кто и побеспокоил, как вы сказали, души, то это был не я. Все уже украдено до нас. Во-вторых, вы всерьез верите, что все эти палки и доски – гарантия покоя на Том Свете? Что это и есть мост к спасению души? Бросьте, Виктор! Вы что, в Бога не верите?

– Как раз-таки верю. И именно поэтому трепетно отношусь к христианским святыням!

– Эммм… А где вы здесь видите святыни? Единственная святыня, которую реально можно поругать и осквернить, находится здесь, – Берт ткнул меня пальцем в грудь. – И у большинства она изгажена настолько, что никакими свечками и висюльками уже не очистить.

– Но это же… А как же традиции, обряды?

– Вы – язычник, раз традиционные верования для вас дороже Истины.

– А вы… вы…

– Да. Гугенот недорезанный. И что вы мне сделаете? Предадите анафеме? Вы думаете, что я сектант и еретик, а на деле ересь проповедуете вы. Да еще к тому же рассуждаете, как средневековый схоласт. Да. Ладно, а теперь не мешайте мне, раз уж не помогаете. А к этому разговору мы еще вернемся. И вот еще что. Извините меня и не сердитесь, пожалуйста. Тема немного щекотливая.

И он снова занялся разбрасыванием этого отвратительного хлама, то хватаясь за фотоаппарат, то рассматривая альбом. Наконец он достал из рыхлой земли череп, покрытый какими-то бурыми пятнами, пробормотал «увы, мой бедный Йорик» и встал, отряхиваясь.

– И здесь ничего. Ладно, идем дальше.

– А что вы положили в сумку?

– Вот, смотрите, – и Берт показал мне какую-то овальную штуковину, темную и ржавую.

– А что это?

– Реликвия. Продам ее на блошином рынке, – он вдруг рассмеялся. – Шучу. Рассмотрите ее подробнее и хорошенько запомните. Она пригодится в расследовании. Правда, не в этом.

Я все больше терялся. Конечно, у него опыт в подобных делах и огромный багаж знаний, но мне-то тоже было интересно! А он как назло разыгрывал из себя Холмса и молчал, снабжая окрестности сизым дымом.

Мы переместились к полуразвалившемуся сараю, в котором, как ни странно, на стенах еще висела кое-какая утварь.

– О, а вот это уже интереснее, – заметил Берт, осматриваясь по сторонам. – У вас есть фонарик?

– Продавцы унитазов не носят с собой фонари, – сухо ответил я.

– А зря. В глубинах этих устройств порой такое можно найти… К тому же, вы уже не работаете продавцом. Да. Ладно, будем осматриваться на ощупь. Я-то куда смотрел, старый осел? Все взял, а про фонарик забыл, – так что-то бормоча, Берт изучал обстановку.