Потом незнакомец вытянул из ножен на бедре короткую саблю и ухмыльнулся.

Его зубы были жёлтыми, неровными, с заметными клыками.

Человек.

«Проклятый примат, животное, грязная обезьяна» – механически подумал Мэрруон, не испытывая почти никаких эмоций, и выставил в его сторону кортик.

Человек ухмыльнулся ещё шире.

– Ты стоишь у меня на пути, эльфийская дохлятина. – Он указал саблей за спину Мэрруона, в сторону люка, ведущего из отсека. – Будь добр, спрыгни вниз, не путайся под ногами.

Мэрруон промолчал, только ткнул кортиком воздух перед собой. Ему хотелось проорать что-то грозное, вроде «Вперёд, Империя!», но ни гортань, ни губы не слушались.

Тросы, прикреплённые к гарпунам, продолжали скрипеть и подрагивать под весом поднимающихся людей. Человек вдруг присел немного и закрутил саблю перед собой, вычерчивая в воздухе быструю восьмёрку. Затем глянул ещё раз на своего противника, слегка наклонив голову.

– А, чёрт с тобой. Некогда возиться.

И выбросил вперёд левую руку.

Грохнуло, отсек заволокло дымом, а Мэрруона словно ударили кувалдой в левую часть груди, под самую ключицу. Его отбросило, разворачивая вокруг оси, и впечатало лбом в шпангоут. Последнее, о чём он успел подумать, сползая на палубу и в пучину беспамятства, было:

«Богиня, почему так?».

Некоторое время мы сидим в тишине. Диктофон на столе начинает равномерно мигать светодиодом, намекая, что перешёл в режим ожидания. Наконец Мэрруон Гасваллаун вздыхает и переводит взгляд с вида за окном на меня.

– Вот так, собственно, началась война для меня. Реальная, а не та, что прежде – в газетных сводках или в вибрации, с которой «Императрица» сбрасывала бомбы. Тут всё стало по-настоящему. Схватка, кровь и смерть. В тот раз они впервые смогли до нас дотянуться, попытались дать сдачи.

Он снова отворачивается. Пылинки медленно кружатся в лучах солнечного света, заливающего кабинет через распахнутые окна.

Вскоре Гасваллаун возвращается из своих мыслей, но смотрит не на меня, а на толстый альбом в кожаной обложке, на котором лежит его ладонь. Он раскрывает его, переворачивает несколько страниц, бережно перелистывая полупрозрачные листы папиросной бумаги, которыми они проложены.

Подвигает альбом ко мне.

– Вот. Наш экипаж. Снимок по случаю первого боевого вылета.

На чёрно-белой фотографии, пожелтевшей по краям, я вижу группу в комбинезонах и лётных куртках, выстроившуюся на фоне громады пришвартованного дирижабля. Видно, что фотограф старался, но так и не смог втиснуть его в кадр целиком.

Гасваллаун замечает мой удивлённый взгляд и улыбается.

– Да, всё верно – здесь все. Чуть больше двух дюжин на такую махину. Простая арифметика – чем легче экипаж, тем больше запас бомб и дальше вылет. И обратите внимание на комплекцию. Вот этот…

Он указывает пальцем на мужчину в строю.

– … был самым крупным из нас, старший механик. Хотя вряд ли он был выше ростом, чем вы. И уж кого среди нас точно не было, так это бойцов. В итоге в тот раз мы потеряли почти треть команды, прежде чем сбросили тех людей за борт. А могли потерять ещё больше, не окажись у капитана револьвер.

Он показывает на эльфийку посредине, единственную, на голове которой красуется фуражка, залихватски сдвинутая набок. Качество фотографии не на высоте, но выразительные черты лица и светлые волосы вполне различимы.

Гасваллаун продолжает рассказ:

– На этом снимке она кажется блондинкой, но на самом деле капитан Телленхард была совершенно седой. Хотя ей не исполнилось ещё и ста пятидесяти лет. Поговаривали, что это у неё после войны на островах. Так и называли за глаза – «Седая волчица».