Я заплакал, и Охайра поняла, что я рядом. Я стал приходить каждый день, и слушал сказки, которые она рассказывает своему отражению. Она знала, что я подслушиваю, но никогда не обращалась ко мне. Это были старые сказки, которые ничего не обещали, а только мерили со смертью. Все они заканчивались плохо, потому что конец жизни горца полон печали и страданий.

А потом она стала обращаться ко мне, но я не отвечал, и она поняла, что я мальчик, и что я не могу говорить, и стала рассказывать мне истории про великих воинов. Их было множество. Сначала я пытался запомнить имена, но быстро запутался. Они рождались, звали на войну, убивали и умирали сами. Это была бесконечная война кланов. И у каждого народа был свой герой. И все их геройства заканчивались всего лишь собственной смертью. Кроме войны эти люди ничего не принесли своим народам. Одни кланы сгоняли с насиженных мест другие, пока и их кто-нибудь не прогонял.

Тогда я подумал: «И все-таки мы с братом положим этому конец, мы завоюем и подчиним все кланы «Орлиным когтям», и эта бессмысленная война закончится!»

Охайра мне ответила, и я понял, что сказал это вслух. Да, – вспоминая, произнес Акрон, – тогда я и нарушил свой обет. Потом мы с ней много разговаривали…

– А что она ответила тебе тогда? – спросил Нирон. – Тогда, в первый раз, что сказала?..

– Тогда ничего не сказала, – задумчиво ответил Акрон. – Она спросила. Усмехнулась и спросила: «И как это у вас получится подчинить все кланы одному? Неужели ты не понял, что зло рождает только зло?!»

– Все с ней понятно, – сказал Нирон. – Еще одна женщина раскрыла свой рот, а сказать-то и нечего.

– Однажды сказала мне, что я добрый, но я бы удивился, если бы узнал, сколько зла было сделано такими как я. «Всякое зло когда-то было маленьким добрым мальчиком, – говорила она. – Люди говорили о добре, которое ждет всех впереди. И чтобы оно пришло, брали в руки топоры, и раскалывали ими черепа других людей. Много черепов… Много мертвых…» Смерть приходила всегда и быстро, а добра она так и не увидела. «Когда о добре говорят слишком много, мне становится страшно» – говорила она.

– Выжившая из ума старуха, – сказал на это Нирон. Он поднялся на ноги. – Пойдем брат. Мне не терпится показать отцу скальп изгоя, которого я убил. Жалко только, что в этот раз всего один попался. Ничего, вернемся сюда через год и убью пятерых.

Когда братья пришли в лагерь, ни отца, ни других охотников в нем уже не было. Дети нагнали их только через несколько дней, когда до дома оставались считанные круги, и вдалеке уже дымили костры и темнели очертания первых шалашей.

Первые дни в селении только и говорили, что о Нироне, о его брате и об изгоях. Мужчины поздравляли Краогора с удачей старшего сына, сверстники восхищались Нироном, молодые охотники завидовали ему, а Сыны снова заговорили о великом предназначении.

Нирон был на виду, а Акрон как-то незаметно ушел в тень. После возвращения он стал избегать людей, и в первую очередь собственного брата. Соплеменники догадывались в чем причина. Всему виной была зависть. Ведь Нирон не только убил изгоя, но и показал место возле Стоячей реки, где пряталась слепая старуха из враждебного клана Горячих ветров. Сыны старых духов сказали, что ведьма хотела отравить воду, и насылала на женщин племени мстительное проклятье, чтобы они больше не могли рожать. Старуху притащили на Склон гнева, и забрасали камнями. Ее сбросили со скалы, но она зацепилась за выступ и провисела там несколько дней. Кто-то из женщин видел, как Акрону все-таки удалось столкнуть ее тело. Говорили, что он спустился к ней в ущелье и заложил ее тело камнями. Никто так и не понял, зачем он это сделал. А сам Акрон не стал рассказывать, что так с маленькой девочкой, которая упала со скалы, и которую потом обманули звери, поступили боги, перед тем как забрать ее в свой большой солнечный шалаш.