Зорге сумел за эти дни создать толстый представительский пакет: получил аккредитацию не только от «Франкфуртер цайтунг», а и от «Берлинер берзенцайтунг», считавшейся самой влиятельной биржевой газетой в столице рейха Берлине, – более толкового издания по части денег и бирж в Берлине не было, от редакции «Теглихе рундшау» и – самое главное – от журнала «Цайтшрифт фюр геополитик».

Главный редактор этого журнала Карл Хаусхофер – генерал, профессор, ярый приверженец Гитлера, был одержим идеей вселенского нацизма.

– Германия превыше всего, – орал он на каждом редакционном заседании, – в конце концов мы добьемся своего: рейх будет править всем миром.

Такой человек тоже дал аккредитационное письмо Рихарду Зорге, велел присылать из Токио «убедительные материалы, рассказывающие о росте нацизма в Азии и на Дальнем Востоке». Именно это письмо сыграло едва ли не самую значительную роль в укреплении положения Зорге в большой немецкой колонии, проживавшей в Токио.

Знал бы генерал Хаузхофер, кому вручил свою вверительную грамоту, половину бумаг в своем кабинете проглотил бы вместе с чернильницами и ручками.

Вскоре пришла новая шифровка из Москвы: Центр давал Рихарду второе добро на отъезд, Зорге удовлетворенно улыбнулся – завтра же он отбудет из Берлина, задерживаться здесь нельзя.

Вечером, сидя в ресторане, он прочитал небольшой материал в «Фелькишер беобахтер» о визите министра народного хозяйства рейха Гугенберга на всемирную экономическую конференцию в Лондон. Министр этот был, конечно же, не один – на конференцию с ним приехали советники, идеологические прилипалы и, естественно, обычные прихлебатели, люди, которых бывает около всякого министра не меньше, чем мух подле кучи навоза, – окружение немедленно подсадило Гугенберга на трибуну, с которой тот не замедлил произнести воинственную речь. Текст министр читал по бумажке.

Два постулата из речи Гугенберга потрясли собравшихся. Первый – «Германии должны быть возвращены ее колонии в Африке». Второй – «Территории СССР и Восточной Европы должны быть доступными для колонизации с тем, чтобы на этих землях энергичная германская раса могла осуществлять великие мирные предприятия и применять великие достижения мира».

Странно, почему никто из присутствующих не швырнул в министра Гугенберга пару тухлых яиц или хотя бы не выплеснул в физиономию чашку кофе. Но этого не было, наоборот – министру аплодировали. Выходит, Европа согласна с тем, что предлагает этот «порядочный немец».

Оркестр тем временем заиграл печальную, хватающую за душу мелодию, на маленькую эстраду выдвинулся аккордеонист – невысокий, седой, с крепкими загорелыми руками, проворно пробежался пальцами по черно-белым планкам клавиатуры, похожим на длинные, хорошо ухоженные зубы, аккордеон послушно отозвался на бег пальцев горькими звуками, в просторном зале ресторана словно бы что-то дрогнуло, в пространстве произошло невидимое смещение, но хоть смещение это и невидимым было, а очень хорошо ощущалось. Зорге невольно задержал дыхание.

Только Всевышний знал, как сложится дальнейшая жизнь Зорге, больше никто, ни один человек – ни в Москве, ни в Берлине, ни в Токио, – но может случиться так, что он никогда больше не вернется в этот город, не увидит того, что видит сейчас.

В висках у Рихарда что-то защемило, голова сделалась тяжелой. Оркестр доиграл мелодию до конца, сидевшие в зале люди устроили овацию аккордеонисту, тот грустно улыбнулся в ответ, проехался пальцами по клавишам аккордеона, как по длинным планкам рояля, потом прихлопнул ладонью меха.

Через мгновение этот стареющий человек запел, и в ресторане словно бы теплее сделалось, уютнее – он умел петь так, что менялся даже воздух.