К концу 1918 года невозможность Германии продолжать войну, капитуляция, воспринятая многими немцами как национальный позор, отречение от престола императора Вильгельма, разруха в стране и голод поставили бывшую великую державу на грань революционного кризиса. Казалось, что еще немного и будет повторен русский опыт. Однако этого не произошло. Перешагнуть опасную грань не удалось по многим причинам, в том числе из-за постоянных, непрекращающихся и многочисленных распрей в лагере «революционеров» и отсутствия среди них одного явного лидера. Оппозиционеры создали такое количество партий, фракций и группировок, что полностью увязли во внутриполитических баталиях, так и не сумев, по счастью, перенести их на улицы. Хотя в начале декабря в Берлине и некоторых других городах произошли вооруженные столкновения, немецкое общество все дальше и дальше уходило от желания следовать примеру России, где уже вовсю шла Гражданская война. На Рождество 1918 года в бои в Берлине ввязалась Народная морская дивизия, но верные правительству солдаты отбили атаки, и к Новому году опасность революции в Германии на время отступила. Одним из немногих реальных последствий боевых столкновений в Берлине стало создание на базе «Союза Спартака» Коммунистической партии Германии (КПГ). 5 января нового, 1919 года «спартаковцы»-коммунисты попытались взять власть в Берлине, но после десяти дней боев мятеж был подавлен, а его вожаки – Роза Люксембург и Карл Либкнехт убиты.

Зорге, занимавший в дискуссиях социал-демократов радикально левые позиции, всю осень находился в Киле, где накал борьбы уже спал. Партийная ячейка отправила его «на помощь товарищам» в столицу, когда он не мог что-либо изменить, и маленькая группа «экспертов» из провинции лишь наблюдала со стороны за неудачными попытками ломки немецкого государства. «В конце того года я с двумя-тремя товарищами с партийным заданием выехал в Берлин, где работал в местном штабе. Развернулась непримиримая борьба между фракцией во главе с Носке и Шейдеманом и революционным движением. Армия же стала на сторону Носке и выступила против революции. Партия нуждалась в помощи, но, когда я приехал в Берлин, было слишком поздно что-либо делать. После жестокого кровопролития восстание “Спартака” было подавлено. Нас загнали в гараж и обыскали, но, к счастью, мое оружие не обнаружили. Тот, кто имел оружие и отказывался отдать его, тут же расстреливался. Пробыв с товарищами несколько дней в здании гаража, мы вернулись в Киль. Но нельзя было назвать это триумфальным возвращением. В начале 1919 года я уехал в Гамбург и стал готовиться к экзаменам на врача».

Это загадочный отрывок из воспоминаний Зорге. Больше ни в одном описании этого периода его жизни не упомянуто возвращение Рихарда к попыткам изучать медицину. Да и совершенно непонятно, как он мог бы этим заниматься в условиях революционной разрухи и своей активной подпольной деятельности. Немецкий журнал «Шпигель», в 1951 году опубликовавший такую серию статей о Зорге, что ее можно считать книгой о нем, печатавшейся с продолжением, приводил несколько иную цитату из тех же «Тюремных записок»: «…весной 1918 года я покинул Берлин и поступил на факультет государства и права в Киле. Для продолжения работы над начатой там диссертацией весной 1919 года я отправился в Гамбург, где и завершил ее»[37]. Это уже совсем другое дело. Политика, социология, даже экономика – да, для изучения этих предметов события вокруг студента Зорге могли быть подспорьем, непрерывным, хотя и экстремальным практикумом. Тем более что в 1916–1918 годах он числился на факультете философии Берлинского университета. Но медицина? Зорге не был слишком уж откровенен с японскими следователями, и его «Тюремные записки» следует читать с особенно большой оглядкой на то, что они написаны как раз в условиях комнаты для допросов токийской тюрьмы Сугамо или местной прокуратуры. Может быть, заключенный Зорге лишний раз решил «считать себя» медиком, вспоминая о событиях 1919 года? Или просто ошибся? Все может быть, во всяком случае, пока не найдены документы.