Мино ухватил за ногу ближайшего продавца овощей, увидев, кто идет: сам сержант Фелипе Кабура и два его армейца. Los armeros.

Сеньор Гонзо застыл на своих ящиках в таком положении, которое противоречило закону всемирного тяготения и еще нескольким законам природы: руки и одна нога уже начали движение к земле, но тело еще находилось под таким углом, что спуститься он не мог, и так он простоял все то время, которое многим показалось вечностью.

Фелипе Кабура пнул нижний ящик с такой силой, что сеньор Гонзо свалился в тачку Эусебио и остался лежать среди зеленых гладких кокосов, уставившись в безмятежное голубое небо. Фелипе Кабура подошел к тележке с кокосами, поднял тяжелый карабин и ударил изо всех сил. Приклад угодил в орех, тот лопнул и оросил ближайших испуганных зрителей светло-серым душем кокосового молока.

– Свежий кокос! – сказал Кабура и еще раз сильно ударил карабином в тележку.

Теперь взорвался орех чуть левее от головы сеньора Гонзо, снова брызнуло молоко.

– И еще один свежий кокос.

Третий удар сержанта Фелипе Кабуры угодил прямо в нос сеньора Гонзо, раздался неприятный треск и капли кровавого дождя оросили торговцев овощами.

– Гнилой кокос, – сказал Кабура, повернулся на каблуках и промаршировал прочь вместе со своими армейцами, а тощие ноги сеньора Гонзо в тачке подрагивали в последних предсмертных конвульсиях.

Мино отпустил ногу торговца овощами и изо всех сил бросился бежать. Он спотыкался, падал, поднимался и снова бежал. Остановился он лишь возле рабочего стола отца в тени бананового дерева. Мать развешивала белье рядом.

– Ссс… сссвинья Ка… Кабура размозжил голову сеньора Гонзо, словно орех, – выдавил он, задыхаясь.

Себастьян Португеза рассеянно посмотрел на сына. Потом он отложил дощечку, на которой работал над наполовину препарированной бабочкой «белый павлин» Anartia, и посадил сына на колени.

– Минолито! – прошептал он.

Выслушав сбивчивый рассказ сына, он поднялся и пошел на площадь. Он вернулся только через два часа, сел за стол и ковырял в тарелке маша с маниокой, приправленного чили и зеленым перцем, которую Ана-Мария поставила перед ним. Амантея, его жена, подарившая ему четырех здоровых ладных детей, стояла в дверном проеме, со страхом уставившись в утоптанный земляной пол.

– Где Минолито? – спросил отец хриплым голосом.

– Играет с Теофило и Сефрино за каморкой, – ответила Ана-Мария.

– Сегодня вечером я расскажу вам сказку о вожде племени обохи и бабочке Марипоса Мимоса, – сказал он.

«За великой рекой, за далекими полями, далеко-далеко в самой глубине сельвы, великих джунглей, жил могущественный вождь племени обохи Таркентарк. У Таркентарка было семь жен и тридцать четыре сына, но ни одной дочери. Поэтому каждый вечер он, причитая, сидел у костра и пил из огромных бочек пенную настойку кассавы, жена и сыновья подносили ему бочки – одну за другой. От кассавы живот его стал таким огромным и тяжелым, что тащился за ним до самого холма, когда Таркентарк спускался к реке, чтобы посидеть на корнях мангрового дерева, и был похож на необъятный мешок. Великий вождь просиживал у реки ночи напролет, жалуясь на свою жизнь, а его огромный живот колыхался на поверхности воды, привлекая к себе стаи пираний, с жадностью вгрызавшихся в это огромное манящее чрево. Но кожа на животе Таркентарка была такой жесткой и крепкой, что не поддавалась даже острым зубам пираний. Вечер за вечером, ночь за ночью сидел у реки Таркентарк, горюя о том, что у него нет ни одной дочери».

Глаза Мино слипались. Голос отца был спокойным и монотонным, а тихие вечерние звуки джунглей всего в ста метрах от дома окутывали троих прижавшихся друг к другу в общей кровати детей уютным убаюкивающим одеялом. Теофило давно уже спал в отдельном ящике в углу комнаты.