Но если бы книга была названа так, как того требовал здравый смысл, ее бы не одобрили на ученом совете института, в котором я в то время работал, и не рекомендовали бы для печати в издательстве «Наука». Дело в том, что в те годы слишком сильны были идеологические стереотипы. В соответствии с одним из них принято было считать, что у животных, в отличие от людей, никак не может быть социального поведения.

В качестве иллюстрации приведу два любопытных эпизода. Вскоре после возвращения в Москву из Новосибирского Академгородка я послал в редакцию журнала «Природа» статью под названием «Популяция и индивидуум: эволюция взаимоотношений». Вскоре пришел ответ, в котором было сказано, что статья напечатана быть не может. Забраковал ее доктор биологических наук Н. И. Калабухов, специалист в области физиологической экологии и медицинской зоологии, тематик, не имеющих ничего общего с вопросами, затронутыми в моей статье. Ему она просто не понравилась тем, что могла навести читателя на мысль о существовании у животных того, что я неосторожно назвал «социальным поведением». Мне, тогда всего лишь кандидату наук, не оставалось ничего, кроме как покорно склонить голову перед мнением маститого ученого[87].

Другой эпизод произошел в те же годы, когда на семинаре в Институте морфологии и экологии животных АН СССР я прочел доклад, посвященный социальному поведению животных. Тогда другой доктор биологических наук, Д. В. Радаков, задал мне следующий вопрос: «А почему Вы называете их (животных) социальными: у них же нет денег!». Когда я позже рассказал эту историю Борису Григорьевичу Юдину, философу и социологу, члену-корреспонденту Российской Академии наук, он расхохотался и долго не мог успокоиться.

В Институте меня пытались направить на верный путь, настаивая, что правильно говорить не о «социальном», а о «групповом» поведении животных. Я возражал на это, пытаясь доказать, что понятие «групповое поведение» гораздо уже, чем категория социального поведения, поскольку непосредственные и функционально важные поведенческие контакты могут иметь место между животными, не объединенными в группы, а живущими большую часть времени в одиночку или в составе замкнутых моногамных семей. Но убедить своих идеологически подкованных коллег мне так и не удалось. В 1976 г. когда была организована II Всесоюзная конференция по поведению животных, один из сборников тезисов докладов, зачитанных там, его редактор, профессор Б. П. Мантейфель, озаглавил все-таки по привычному: «Групповое поведение животных».

Тогда в ситуациях, подобных той, с какой я столкнулся при выборе названия книги, нетрудно было избежать нападок со стороны сильных мира сего, сославшись на какую-нибудь цитату из классиков марксизма-ленинизма, где бы было сказано нужное вам слово. Наиболее надежно действовала ссылка на ра боты В. И. Ленина, причем в списке литературы цитированный источник шел самым первым, вне алфавита. Но я не мог прибегнуть к этому приему, поскольку Ильич, к несчастью для меня, никогда ничего не писал о поведении животных. Я все же нашел выход, который вполне мог удовлетворить придирчивого редактора. Вот та сноска, которую я сделал на странице 6, где впервые вынужден был использовать словосочетание «социальное поведение животных»: «Термины “социальное поведение” и “общественное поведение”, бесспорно, являются синонимами. Ф. Энгельс пользовался последним из них в применении к животным, когда писал, что “…общественный инстинкт был одним из важнейших рычагов развития человека из обезьяны” (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд., т. 34, с. 138). О “социальном инстинкте” у животных говорит и И. П. Павлов (Соч. М., 1952, т. 4, с. 26)».