Под одним из неимоверно красивых кустов деловито возился симпатичный енотик. То ли искал дождевых червей, то ли ухаживал за растением – в эдаком сказочно-волшебном саду наверняка было возможно и не такое.

Чуть поодаль, за буйным калейдоскопом прекрасных растений, раскинулся пруд с розовыми кувшинками, каждая из которых была похожа на сердце, не выдержавшее испытания окружающим великолепием, и красиво разорвавшееся от невыносимого восхищения. Над прудом, словно полупрозрачный шарф невесты, повис легкий туман, почти невидимый, слегка колышущийся, придающий окружающему пейзажу некую волшебную загадочность.

Этот изменчивый туман мешал рассмотреть что-то белеющее на другом берегу пруда, наполовину утонувшее в красивой, яркой зелени, обрамленной распустившимися цветами. Нечто выбивающееся из стройной картины окружающего великолепия, вносящее легкий диссонанс в это царство идеальной, совершенной красоты – и оттого притягивающее внимание.

И вот уже взгляд не радуют ни прекрасные цветы, ни милые насекомые, ни нежные лучи солнца, запутавшиеся в малахитовой листве… Капризное внимание приковано к белому пятну, которое туман скрывает словно нарочно, будто пытаясь сохранить от чужих глаз какую-то тайну…

Но вот налетевший порыв теплого ветерка мягко отодвигает в сторону дымку, зависшую над прудом – и становится видно, что на другом берегу стоит очень красиво выполненное мраморное надгробие, украшенное гвоздиками, искусно вырезанными по камню. Два мраморных цветка будто склонились над фотографией, врезанной в надгробие, но с этого берега невозможно разглядеть лица того, кто на ней изображен – видно лишь смазанное пятно, в котором угадываются смутно знакомые черты…

И вот уже близко узнавание, и сердце бешено колотится в груди в предвкушении раскрытия тайны фотографии… Но неумолимый туман, на этот раз более густой чем прежде, вновь возвращается на свое место, и непроницаемой завесой воцаряется над прудом, постепенно заволакивая своей густой вуалью прекрасный сад с грустными увядающими цветами…

- Ты плачешь?

Невеселая картина сада, только что цветущего, и вмиг превратившегося в унылый символ умирающей природы, смазывается – и сквозь узкую щелку между ресницами начинает постепенно проступать другая реальность.

Стена, сложенная из бревен.

Голова оленя с ветвистыми рогами, словно растущая из этой стены.

Под ней – два перекрещенных ружья, висящие на крючьях. Еще одна картина смерти, но на этот раз не во сне, а наяву.

- Где я? – спрашиваю - и не узнаю своего голоса. Слишком тихого, надтреснутого, словно неуверенную короткую мелодию исполнили на бракованном пианино.

- В безопасности. Но тебе пока лучше не шевелиться.

Мне знаком этот голос.

Пытаюсь напрячь память, вспомнить, где я его слышала – но в следующее мгновение это становится не нужно, так как мой невидимый собеседник появляется в поле зрения и осторожно садится на край кровати.

Я знаю этого человека.

Моя память, очнувшаяся от неприятного сна, услужливо преподносит картинки из прошлого, словно фотографии из альбома, который был засунут в самый дальний угол шкафа, чтобы поскорее о нем забыть.

- Почему?

Говорить не то, чтобы больно. Скорее, трудно, словно на грудь положили каменную плиту, смявшую ребра и легкие. А еще каждое произнесенное слово отдается ниже, будто кусок той плиты откололся и острым краем давит на живот.

- Ты была ранена, - говорит мой спаситель. – В нас стреляли. Пуля пробила лобовое стекло автомобиля, от этого изменила направление, и ударила в сумочку, которую ты держала на коленях. Прошила ее вместе с телефоном и портмоне, и застряла в пачке визиток. Можно сказать, тот случай, когда твои многочисленные знакомые спасли тебе жизнь.