Тронулись в направлении ресторанчика. Ступили на гравийную дорожку, удивительно сохранившуюся с прошлых времен.

– У меня тоже есть интересное наблюдение, – сказал я Эйнштейну в спину. – Пока мы шли эти три сотни ярдов, вы постоянно оборачивались и смотрели назад. Кого-то ждете, босс?

– У тебя глаза на затылке?

– Сами же наказали крутить головой и глазами, причем во всех направлениях, вот я и старался.

Он смолчал. Я ждал ответа и не дождался. Миновали стоянку для машин с единственным насквозь сгнившим пикапом, принадлежавшим, возможно, хозяину заведения. Светский разговор буксовал, тогда я заговорил сам:

– Босс, вы не любите перекрестки?

Думал – шучу, оказалось – если бы так.

– В Зоне? Я их боюсь, – легко сознался он. – Иногда приходится с собой бороться, если позарез надо идти. Такая проблема, дружок.

– Ничего себе! Почему?

– А мне вдруг начинает казаться, будто это не перекресток двух улиц, а прицел. Огромный прицел, и я – в центре перекрестия. Вот-вот, думаю, кто-то сверху шмальнет… Это, Питер, обычный сталкерский психоз, фобия. У каждого из нас что-то такое есть, в чем неловко признаваться. Потом мы тащим это с собой на гражданку.

– Ну да, из некоторых фобий и суеверий даже популярные игры вылупляются, – съязвил я. – Например, как всем сталкерам известно, категорически нельзя наступать на стыки, будь то каменная плитка под ногой, дощатый настил, бетонка. Возвращаясь из Зоны, вы не смогли избавиться от этой полезной привычки, так и родился хот-степ. Я вас очень уважаю, босс, но я не встречал в жизни людей суевернее сталкеров…

Меня понесло. Говорил и говорил. Сам понимал, что несет, как дизентерийного, а не остановиться.

Нервы, чтоб их. Я ведь слукавил, когда сказал Эйнштейну, мол, ничего необычного не ощущаю, мол, никаких изменений, вызванных Зоной, в себе не фиксирую. На самом деле история с «тещиным языком» что-то включила во мне. Ох, не зря Эйнштейн придумал эту жутковатую демонстрацию, способную поразить психику любого новичка. А потом этот эфирный столб на шоссе… Меня проняло. Наконец-то я понял – здесь тебе не тренажер, Пэн, здесь гробануться – что два пальца об асфальт… Опасность была везде – слева, справа, спереди, под ногами. Все обострилось, все было предельно. Импульсы страха пробивали реальность.

Я видел. В здании ресторана ждала гостей паутина, большая и голодная, заплела весь столовый зал, а по невидимым нитям ее пульсировала ядовитая кровь… В мотеле, что по соседству… нет, в подвале мотеля – там хозяйничало нечто ужасающе холодное; космический холод, наделенный волей и злостью, дышал в окна мотеля, заставляя тело случайного путника (мое тело) покрываться мурашками… Под землей тянулась труба с кабелями, я видел их все, до каждой медной жилки, большая часть кабелей лежали мертво, но были и такие, по которым почему-то текли токи… Что все это? Самообман, глюки? Тот самый психоз, о котором предупреждал Эйнштейн?

Он принял мой выплеск насчет суеверий, не перебивая и не оборачиваясь.

– Остроумно, – сказал он с одобрением, когда я закончил. – Кстати, вот тебе еще кое-что пикантное про хот-степ. Про наш, про институтский, который на самом деле не игра, а тест на совместимость с Зоной. Согласно одной из гипотез, существуют мутанты, на которых «игровая площадка» вообще не реагирует, не важно, наступает он на стыки или ставит ногу аккуратно. Искр не будет в любом варианте, не надо беречься. И это, по мысли наших теоретиков, высшая степень взаимодействия с Зоной. Это значит, Зона принимает тебя за свою часть, не считает тебя кусочком Земли.

– И что, – заинтересовался я, – такие мутанты вправду есть?