С утреца я быстренько настучал на машинке постановление о передаче дела по подследственности, подшил документы в приличную корку, упаковал вещдоки и набрал три двойки девятнадцать.

– Илья Филиппыч! Здравия желаю! Имею непреодолимое желание передать вам дело и злодея. Стакана чачи за бессонно проведенную ночь будет вполне достаточно!

– Какое дело? Какого-такого злодея? – с ходу включил дурака «Дай-дай», тогда лейтенант юстиции, готовящийся стать старшим лейтенантом.

Я популярно объяснил, не подозревая, что он не прикалывается вовсе.

– А-ах, этого, с рембата, – зевнул на другом конце провода Халявин. – Так он уволен позавчера. По собственному.

– Как уволен? – опешил я. – Он мне сам сказал, что служит. Военник его у меня. Там никаких отметок за увольнение нет.

– Да он не представил командиру военник. Сказал что потерял. А наговорить по пьяни всякого можно.

Я почти потерял дар речи от такого бессовестного нахальства. Вытряхнул из затёртой пачки «Примы» последнюю наполовину выкрошившуюся сигаретину. Прижав плечом к уху телефонную трубку, растерянно закурил.

– У вас всё? – поинтересовался «Дай-дай». – А то работы до чёрта.

– Постойте, – вспомнил я тут важную деталь, – этот прапор вчера с караула сменился. Он в караул начкаром ходил!

– Э-э-э, – заэкал старший лейтенант юстиции на сносях.

Ему на выручку пришёл находчивый Мунзафаров. По всему, он с самого начала слушал наш разговор по параллельному телефону.

– Чито здес такого? Захотел паследни раз схадит караул и пашел. Как откажишь?

Я объяснил этим мудакам кто они такие. Предостерег их от посещений всех городских кабаков без исключения. Особенно когда там окажусь я.

– Как плохо скажишь, да? – обиделся восточный человек Мунзафаров.

– О вашем хамстве я буду вынужден подать мотивированный рапорт руководству, – ледяным тоном прервал мою тираду Халявин.

Я бросил трубку и с делом под мышкой побежал к прокурору.

Через десять минут шаркающей кавалерийской походкой я вернулся в свой захламленный кабинетик. К десяти делам, находящимся в производстве, прибавилось одиннадцатое. По подозрению бывшего прапорщика тогда еще Советской Армии в совершении убийства.

Впоследствии немало подобных конструктивных контактов имел я со славными служителями военной Фемиды. Вдобавок, с «Дай-даем» у нас полгода была общая любовница. Вернее, моя – любовница, а его – законная невеста. И я об этом треугольнике знал наверняка, а он смутно догадывался.

Теперь пришло время собирать камни. Кувыркаться, как бедному Муку.

– Я вас научу неукоснительно соблюдать действующее законодательство, – уже при первой встрече в моём теперешнем качестве пообещал надзирающий прокурор Халявин.

И сильно пасанул от себя по полированной столешнице стопку исписанных листков. Она разлетелась веером… Наработанный мною за дежурные сутки материал по факту самоубийства рядового срочной службы Куликова.

– Проведите проверку в полном объеме! На первый раз ограничиваюсь устным замечанием!

Я покорно собрал бумаги, за парой листков пришлось лезть под стол. Двинул на выход. Проводить в полном объеме проверку.

– Капитан Маштако-ов! – утробно заревел «Дай-дай».

Прямо марал раненый, а не старший офицер юстиции.

Я обернулся к нему. Что удивительно, я абсолютно был индифферентен. Наверное, оттого, что начальников-дураков навидался вдосталь.