В Отарской учебке на краю Джамбульской области, в пустыне (я всем говорю для авторитетности – Кызылкуме, хотя на самом деле до сих пор не знаю, как она называется и пустыня ли это вообще), я с первых дней уразумел, что разряд и понты значат далеко не все. Главное – характер.

В первом взводе из русских преобладали парни с Воронежа. Мне запомнились двое – Курбанков и Рогов. Оба крепкие бойцы – плечистые, рослые, с мужественными физиями. Лобастый и скуластый Курбанков смахивал на артиста Александра Пороховщикова в молодости (к слову, тоже отменно игравшего в кино белогвардейцев).

Сержант привел нас, духов, в солдатскую чайную, а там – перерыв на обед. До сих пор помню, как, молодецки подбоченясь, Курбанков курил на крыльце вкусную воронежскую сигаретку. Весь из себя ладный и блатноватый.

Через три месяца в наряде по столовой я увидел, как Курбанков с Роговым в биндейке перед мойкой жрали объедки. Матерясь и пихаясь, в чмарных засаленных хэбэшках, по-уродски подстриженные, с красными мокрыми болячками на мордах. Похожие, но уже совершенно по-другому.

– Эй, вы, курбанки! – заорал на них отделенный командир сержант Нуржанов. – Кончайте жрать! Валите нахер в овощерезку!

Но ведь оба-двое были здоровые, тренированные парни! И не маменькины сынки, из простых семей!

Наша среднеазиатская учебка поставляла кадры для ограниченного контингента. Скверно обученные, частично переболевшие гепатитом и менингитом рабоче-крестьянские кадры. Форменное пушечное мясо. Не меньше трети с каждого выпуска туда отправлялось.

Молодой[11] сержант Кинько, казахстанский хохол, возбужденно рассказывал мне в каптерке:

– Маштаков, как серпом по яйцам! Блямба! Андрюха письмо прислал с Афгана! Витька Огурцов с нашего выпуска! Калганыч! Сожгли обоих в установке! Весь экипаж сгорел, как головешки!

При отборе кандидатов в ДРА действовала непонятная система. Тех, кто писал рапорты, кому хотелось исполнить интернациональный долг, отцы-командиры отвергали без объяснения причин. Причем просились парни, которым легко давалась учеба, физически подготовленные. Перцы!

Я относился к классу середняков. Не рвал ягодицы на английский флаг, но и не шланговал. Ожидал, как пассажир в общем зале, когда объявят прибытие.

В наряде по КПП наблюдал, как к некоторым курсантам приезжали родители с неподъемными сумками выкупа. Бакшиш давали в основном за армян и прибалтов. Их, в отличие от среднеазиатов и азеров, в Афганистан направляли наравне со славянами.

Своим не совсем законченным высшим образованием я никого удивить не мог. В июле спецнабором пригнали партию грузин – усатых и бесконечно наглых. С верхним абразаванием, да! С одним из них у меня вскоре вышел принципиальный конфликт.

Вернулись мы на обед с учебного центра, располагавшегося в шести километрах от казарм. Очень удобно – шесть кэмэ в один конец, столько же – обратно. По сорокоградусной жаре, преимущественно бегом! Пропылённые, уставшие, голодные, злые как черти чистили сапоги у входа. Сержанты надсадно гавкали, подгоняли.

Я дождался своей очереди, принял щётку, наклонился. И тут кто-то невежливо толкнул меня в спину, отчего я чуть носом асфальт не клюнул. Оглядываюсь, смотрю – стоит один грузин из спецнабора. У них хэбэшки ещё не успели выгореть на солнце.

– Эй, ти, пидар, – говорит он, – дай щётка!

У меня сработала система самонаведения. В таких случаях вступать в разбирательства нельзя, базаром не отмоешься.

Снизу я удачно стукнул его по бороде. Грузин упал и не поднялся. С гортанным ором налетела свора его земляков. Меня смяли, как промокашку. От причинения тяжких телесных повреждений спасло немедленное вмешательство сержантов. Нуржанова, Кинько, замка