То ли дело – вахмистр, войсковой старшина! Музыка просто!

Вдобавок, в фильмах белогвардейцы, как все отрицательные персонажи, воплощались ярче и человечней, с узнаваемыми слабостями. У меня до сих пор, когда я смотрю как поручик в исполнении Владимира Ивашова поёт под гитару про русское поле, мурашки колючие по спине ползают. А обаятельный капитан Кольцов (несмотря на то, что он красный шпион) с его безукоризненными манерами чего стоит.

Отдельная тема – генерал Хлудов с глазами инопланетянина Дворжецкого в «Беге». Прообраз знаменитого генерала Слащёва-Крымского. Длиннющая расстёгнутая кавалерийская шинель, воротник поднят, мятые чёрные погоны с зигзагами.

– Я на Чонгарскую Гать с музыкой ходил, солдат! Я два раза ранен там!

Второй источник информации, понятное дело, книги. Безо всякой системы я прочёл про гражданскую войну всё, что было доступно рядовому, но пытливому советскому читателю семидесятых. Читал исключительно запоем, в ущерб школе. Был записан одновременно в три библиотеки. Кроме того брал книжки у родных, знакомых, одноклассников. У всех, кто не жадничал.

Литература большей частью была также политизирована, как и кино. Красные отличались высокой идейностью, честностью и устремлённостью к великой цели. Белые постоянно лгали, лицемерили, торговали Россией оптом и в розницу, пьянствовали – и поэтому всегда логичным выглядело их сокрушительное поражение.

Но попадались и по-настоящему хорошие книги. Пацаном ещё совсем, мало понимавшим в жизни, я зачитывался «Хождением по мукам» Алексея Толстого.

Меня поразило эпическое описание Ледяного похода. Корнилов на стогу сена с биноклем под рвущейся шрапнелью. Бесшабашный генерал Марков с трёхлинейной винтовкой впереди офицерской цепи. Нервически одержимый полковник Неженцов, первый корниловец, не допускающий мысли быть вторым.

Не буду пересказывать. Кто не читал, тот видел многосерийный фильм в постановке Василия Ордынского.

Непонятно зачем, имея трилогию в собственности, я с усердием, достойным лучшего применения, переписал главы про Добрармию в ученическую тетрадь в клеточку. Тетрадка, кстати, отыскалась при разборе коробок с «приданым» после моего выселения в общагу.

Гораздо позднее, когда стали доступны мемуары белогвардейцев, я обнаружил, что эти главы маститый Алексей Николаевич почти слово в слово передрал из «Очерков русской смуты» генерала Деникина.

Чуть раньше я понял, что путь подполковника Рощина, по роману одумавшегося, перебежавшего к красным, полностью фальшивый. И не должность начштаба бригады под командой любезного свояка Ивана Ильича Телегина дожидалась его в Красной армии, а пуля чекиста…

Толстой угождал конъюнктуре. Но делал это талантливо, масштабно и интересно.

В девятом классе на зимних каникулах Вадик Соколов, друг мой лепший, втайне от родителей (вещь жутко дефицитная и потому дорогущая!) дал мне почитать «Тихий Дон». С той поры вопрос о любимой книге не вызывает у меня даже секундных раздумий. Зная роман близко к тексту, я снимаю его с полки, когда по душе начинают скарябать чёрные кошки. Листаю с разных мест, разговариваю с персонажами, аутотренинг себе устраиваю. Эффект тренировки стабилен. На фоне изломанной судьбы Григория Мелехова быстро проступает мелкотравчатость моих морально-нравственных страданий. Возникает желание окрестить их «так называемыми».

Несмотря на стенобитные аргументы патриотически настроенных литературоведов и заключения маститых экспертов, я глубоко сомневаюсь, что «Тихий Дон» написан М. А. Шолоховым. Придерживаюсь версии, что у романа века – коллективный автор. Шедевр творили люди разного социального положения, образования и интеллекта. И никакие новейшие компьютерные исследования скандинавских учёных не убеждают меня в обратном.