«Ничего, малыш, держись. У нас будут еще дети! Люблю тебя. Твой Игорь».

Это письмо перечеркнуло Егорку. Так, словно он родился мертвым. Так, словно его вовсе не было на свете. Но он был, маленький, теплый, мяукающий, как котенок. Всем приносили кормить детей, а Лиле не приносили, и она удивленно спросила: почему? Моментально принесли, и пришли сразу двое – врачиха и медсестра. Врачиха сухо сказала, что Лиля может оформить отказ, а может и не оформлять.

– Думайте, мамочка. Вы без мужа, такая молоденькая еще, вас никто не осудит. Он болен, у него множество отклонений, быть может, ему будет лучше в заведении, где его станут наблюдать специалисты…

Она ушла так быстро, словно боялась сболтнуть лишнее, а рядом с Лилей осталась медсестра. Это была молодая женщина с редким лицом – такие лица можно сейчас увидеть только в старых фильмах, типа «Весны на Заречной улице». У сестры был вздернутый носик, и поджатые губки бантиком, и пышные, словно гофрированные волосы выбивались из-под колпачка, и только глаза казались чужими – старческие, линялые глаза. И вот она ровным голосом, пристально и устало глядя на Лилю, начала говорить ей ужасные вещи. Она, не стесняясь в выражениях, рассказывала о том, как Егор будет жить в «заведении», как там вообще живут дети-инвалиды. И Лиля слушала. Она почему-то вовсе не боялась суровой медсестры, хотя от природы была робкой. А потом вдруг неожиданно улыбнулась ей своей прекрасной улыбкой, потому что та тратила свои грубоватые словечки зря, и увидела чудо. Сестрица улыбнулась ей в ответ, и тут же выцветшие глаза приобрели яркость, голубизну и глубину июльского неба. Она наклонилась к Лиле и поцеловала в лоб – твердыми, сухими губами. С тех пор, когда опускались руки, когда не хватало денег, когда было трудно и плохо, она вспоминала этот поцелуй и словно бы чувствовала его снова, будто на лбу появилась невидимая отметина! А когда уходила из роддома, искала сестру, чтобы поблагодарить, но не нашла. И только садясь в такси, подняла голову и увидела ее в распахнутом окне. Сестра помахала ей рукой, и Лиля помахала в ответ.

– Ты только люби его, – сказала ей тогда сестрица. – Просто люби, понимаешь? Не жди от него никаких свершений, не надейся, что он оправдает твои чаяния! Люби его, и он будет тебя любить. Это так просто – но почему-то мало у кого получается! А у тебя получится, я знаю.

– Девочка моя, да ты спишь совсем? Телефон звонит, слышишь?

Она так глубоко ушла в воспоминания, что забыла и о тете Соне, и о чае. А ведь так хотела выпить большущую чашку горячего чая с лимоном, больше всего на свете!

Голос в телефонной трубке показался Лиле незнакомым.

– Здравствуй, доченька, как вы там?

– Здравствуй, мама. Мы ничего, нормально. Как ты?

– Хорошо. Скучаю только сильно. Вот решила приехать. Как ты на это смотришь? Я уж и билеты взяла. Завтра сажусь в поезд, послезавтра у тебя.

Лиля села на табурет, перехватила поудобнее трубку.

– Мамуль, а что за спешка? Я рада, но… У меня заказ срочный, работы много.

– Ах, да оставь. Неужели я тебе помешаю? Наоборот, помогу. Тебе же тяжело одной с ребенком! Как Егорка себя чувствует? Справляешься с ним? Помогают тебе?

– Что-то случилось?

У нее были основания задать этот вопрос. Голос матери звучал непривычно. Обычно она была вежлива и спокойна, насмешлива и нежна. Она всегда первым делом спрашивала: есть ли деньги? Хватает ли Лиле на жизнь? А то она пришлет, не нужно стесняться.

– Да. Но это не телефонный разговор. Не волнуйся, это хорошее. Очень хорошее. В общем, так, доченька. Встречай нас послезавтра, поезд номер девять и приходит в девять утра. Вагон второй. Договорились?