Кроме того, кризис лишил почвы большую часть расхожих объяснений «великого смягчения». Мысль, что за экономической стабилизацией стояло усовершенствование инструментов монетарной политики, выглядит теперь довольно глупо. Кризис, зародившийся в финансовой системе, разросся до такой степени, что против него оказались бесполезны любые инструменты из стандартного набора монетарной политики, главный из которых – корректировка процентных ставок.

К чести центральных банков стоит упомянуть, что, увидев безуспешность своих привычных приемов, они решились на более радикальные меры. Среди них самая важная – количественное смягчение, иначе говоря, выкуп за счет эмиссии денег таких активов, как государственные облигации и краткосрочные бумаги корпораций. Подобные шаги смотрятся очень смело на фоне пассивности, с которой денежные власти отнеслись к финансовым потрясениям времен Великой депрессии. И эти шаги позволили избежать полного распада финансовой системы. Но готовность порвать с неоправдавшей себя политикой не отменяет самого факта краха.

Если можно сказать, что амбиции центральных банков пошатнулись, то репутация финансовых рынков была просто дискредитирована. Сейчас уже нет причин полагать, что финансовые рынки предоставляют эффективные механизмы управления рисками для индивидов и домохозяйств. Скорее, как это было уже не раз, необузданный рост финансовых рынков выявил свой дестабилизирующий потенциал.

Вместе с провалом «великого смягчения» исчезло и прагматическое зерно в утверждении, что переход к рыночному либерализму в 1970-х годах, несмотря на порождаемые между делом неравенство и неэффективность, все же обеспечил прочный рост благосостояния. Если что-то и может возродиться из нынешнего пепла, это произойдет вопреки, а не благодаря экономической политике прошлых десятилетий.

С наступлением глобального финансового кризиса некоторые защитники рыночного либерализма предприняли попытку подменить свой основной аргумент. Они заявили, что, может быть, эффект рыночного либерализма в развитых странах и неоднозначен, однако в Индии и Китае он принес громадные выгоды. Поскольку вместе эти две страны составляют треть населения мира, рыночный либерализм можно считать спасенным. Этот довод, а скорее увертка, не выдерживает никакой критики.

Мощный рост в Китае и Индии – плохое оправдание для рыночного либерализма. Ни Китай, ни Индия и близко не подошли к либеральному идеалу свободной рыночной экономки. В Китае до сих пор сохраняется громадный сектор государственных предприятий, действуют жесткие ограничения на деятельность финансовой системы, а обменный курс тщательно регулируется. В кризис эти факторы позволили китайскому правительству осуществить масштабное стимулирование экономики и добиться быстрого восстановления экономической активности. В Индии стремительный рост начался до основного периода рыночной либерализации, и там сохраняется большой государственный сектор. В обеих странах, как до этого в Японии, Корее, Тайване и Сингапуре, государство играет роль рулевого экономического развития.

Успешный опыт Китая и Индии, а до них – Японии и «восточноазиатских тигров», наверное, небесполезен для стран, застрявших в ловушке бедности. Но он может мало сообщить об относительных преимуществах рыночного либерализма и социал-демократии.