«Этого не может быть, – думала она, теребя листик сирени, – этого не должно быть, ведь он сказал, что любит меня, сказал, что я его невеста… как же так… разве так можно…»
Она хотела заплакать, но слез не было, и от того стало еще тяжелее. Лучше уж нареветься, выплакаться, а так – что-то тяжелое нависло, и освободиться от этого чувства было невозможно.
Домой идти не хотелось, вызвала Зойку, и та успокаивала ее, дрожащую, растерянную.
– Он не пришел, он вообще не пришел… это потому что я сказала про наш район… а у него такие родители…
– Подожди, сядь, успокойся, – Зойка сама испугалась, потому что никогда не видела подружку такой подавленной. Элька всегда могла справиться с любой ситуацией, как говорили одногруппники: «ровно дышит». А сейчас Эльку словно подменили.
– Один раз не пришел, это еще не беда, – Зойка вдруг встрепенулась, словно ее что-то грандиозное осенило: – Слушай, а может у него случилось что-то…
Элька расплакалась. – Не хочу, чтобы у него что-то случалось, пусть у него все хорошо будет…
– Вооот, надо разобраться, – сказала Зойка, – а теперь быстренько слезы вытерла и улыбнулась. Ну, Эличка, ты же сильная…
– Да, я сильная, – сказала Элька, вытирая слезы.
Глава пятая
В тот день завод практически остановился. В цехах работа еще как-то теплилась, а что касается конторы, то коллектив, можно сказать, был парализован удручающей новостью: накануне арестован директор завода Геннадий Нижегородцев.
В кабинетах шептались, с опаской поглядывая на дверь, в коридорах проскальзывали мимо друг друга, опуская глаза. Главный инженер, которому поручили временно возглавить руководство заводом, потерял прежнюю уверенность и каждое решение обдумывал, оглядываясь на трест.
На территории предприятия группа рабочих собралась у одного из цехов, горячо обсуждая случившееся.
– А я говорю: Нижегородцев – расхититель социалистической собственности, он крал у своего народа. – пожилой мужчина в кепке, худощавый, слегка сутулый, выкрикивал обвинения в адрес директора.
– Погоди, Михалыч, не кати бочку на директора, еще не доказано, – формовщик Плетнев пытался унять напористого работягу.
– Как же не доказано? Его же арестовали, а в кабинете ОБХСС теперь… документы проверяют. А так просто не стали бы арестовывать, значит виноват. Куда бетон уходил? Куда балки отправлял? Налево они уходили, снабжал ворье, сам вор.
– Геннадий Иванович не вор, он многим помогал, – пытался отстаивать честь бывшего директора Плетнев. – Гамову квартиру надо было, он с семьей и с тещей в коммуналке ютился, в одной комнате… кто помог? Нижегородцев выбил для него жилье. А у меня сын младший болел, так Геннадий Иванович сам врачам звонил, лекарство доставал. А для коллектива сколько добра сделал! Все для людей! А если он отправлял, куда изделия нашего завода, так доход не в карман ему, а заводу шел.
– А ты проверял? – не унимался Михалыч. – Говорят, у него машина на нетрудовые доходы куплена, так ее конфискуют теперь…
– Эх, Михалыч, голова у тебя седая, а думать ты не умеешь, хорошего человека так и не заметил. Да таких как наш Нижегородцев поискать надо.
Мужики еще долго спорили, готовы был уже схватиться, но увидели следователя, приехавшего поговорить с работниками, замолчали и разошлись.
С высоты седьмого этажа открывался живописный вид на город. В ближайшем обозрении раскинулся сквер, а за ним многоэтажные дома, широкая улица с тротуарами. Славка постоял минут пять на балконе, вернулся в комнату, где у телефона сидела мать. Валентина Александровна смотрела на телефон, который в день ареста мужа разрывался от звонков, а потом, словно отключали его.