– Что за чушь!

– Военкому видней, – продолжал Сергей, вспоминая как его усаживали на табурет у растянутой простыни с накинутым на воротник олимпийки арканом из зелёного засаленного шёлка. – Таким как я сделали фото на месте. Как полагается. С галстуком. И по прейскуранту по три рубля с носа.

– Бюро добрых услуг, – подытожил офицер.

Положив документы в коричневый портфель из кожзаменителя, он обвёл строй взглядом.

– Я – майор Будин, – представился он. – Сейчас мы пройдём к машине и – направимся в расположение нашей части, где вы пройдёте проверку на предмет определения ваших качеств как военных радистов. Не скрою, мне нужны хорошие специалисты. Ваши документы, выданные в ДОСААФ, всего лишь бумажка. Доказывать свою профпригодность будете лично мне!

Так Острогор оказался в Вюнсдорфе в «энской» полевой части под аббревиатурой ПУНР ГСВГ – Пункт Управления Начальника Разведки Группы Советских войск в Германии, где и начал свою службу радиста.

Познав судьбинушку «пуха», пройдя стадии «гуся» и «черпака», он подошёл к логическому завершению цикла, вступив в фазу «дедушки». И на тебе! На старости лет угодил на губу. М-даа… И на старуху бывает проруха!

Ход мыслей нарушил грохот откидывающейся дверцы. Сергей сунул в люк миску с недоеденным куском серого хлеба, ложку и кружку. Ужин закончился. Конвоир и раздатчик пищи зашагали дальше по гулкому коридору, обходя остальные камеры. Когда их шаги стихли, по камням тюрьмы пополз монотонный, убаюкивающий речитатив.

Сергей усмехнулся. Надо же! И здесь, как в казармах, всё на тех же рельсах. Какой-то «пух» декламировал по старческой заявке сакраментальную вечернюю отходную. Рифмованная лепнина, такая ненавистная ему когда-то, а теперь ласкающая слух, клеилась к сводчатым потолкам коридора, ненадолго повисая на них призрачными фестонами:

«Сейчас бы воды таз! – вздохнул Сергей и почесал шею. – Не хочется тут фурункул в награду получить!» Он сокрушённо потряс головой, роняя с волос частицы торфа, и с тоской посмотрел в чёрное небо Германии.

Утешало одно: до дембеля оставалось каких-то 23 дня! Весна 1985-го была для молодого «дедушки» как весна 1945-го для его деда, дошедшего до Лейпцига.

А у прерванного эпизода было следующее продолжение.

Острогор, вынув штык-нож из металлических рёбер решётки, торжественно блеснул зеркалом стали. Лезвие пропихнуло окурок, сгинувший в воронке сливного отверстия, и с ледяным безразличием отразило усатую гримасу страха старшего лейтенанта. Мотыгина словно превратили в кота, облитого ведром воды при исполнении мартовской рулады.

– Показалось вам, товарищ старший лейтенант! – опуская оружие, заявил сержант. – Нет тут никакого окурка.

Дискуссии об аберрации зрения не произошло, как и не состоялись научные дебаты о феномене фата-морганы. Мотыгин оседлал позицию упрямой несговорчивости и с кажущейся самому себе грациозностью царя зверей бросился на оппонента. Ударом ноги он выбил из руки дежурного штык-нож и нанёс ему в голову сокрушительный удар.

Сержант (вот досада!) успел пригнуться, избегая столкновения с летящим объектом, и отступил из туалета в коридор. Ретироваться, не понеся потерь, ему всё же не удалось. На кафеле остались штык-нож и пилотка. Но это было полбеды. Манёвр отхода, суливший мирный исход столкновения, закончился нелепым фиаско. Какая-то неведомая и необоримая сила бросила Острогора на пол.