И поселок от правой руки.
Солнце радостно смотрит в окошко —
Мы пробили туманную даль.
За снега Антарктиды тут можно
Кучерявые принять поля.
Там, где нет облаков – это дыры,
Это синие мерзнут моря…
Матерьял, чтоб не смолкла бы лира,
И её развевались ветра.
– — —
Как пацан, улыбаюсь и радуюсь:
В самолёте лечу напролом.
Все печали в Шевченко оставил я,
Подо мною, друзья, вражий гром.
Пассажиры заснули над облаком,
Над несущейся рысью землёй.
Сон ко мне не идёт с этим рокотом,
И я рад, словно вместе с весной.
– — —
Куда идти – кругом пески
И кое-где солончаки.
Представить страшно: самолёт
На землю нашу упадёт.
На тыщи вёрст раскрылся пляж;
Везде вода – но то мираж.
Когда бы рядом был верблюд,
Нашел бы где ютится люд.
Но небо лезет на песок,
И путь к приюту так далёк.
…Упорно тянет самолёт,
Где день встречает мой народ.
– — —
Спасибо, принцесса, за этот полёт,
За то, что доехал нормально.
Мне нравятся выси, посадки и взлёт,
И эти воздушные ямы,
И это на фоне слепящем лицо
Во сне голубой стюардессы,
И это крыло под холодной росой,
И рокот спешащего рейса.
В полёте, как сокол, всегда молодой.
Отрекаюсь от старого места.
Спасибо, меня что взяла ты с собой,
Небесного замка принцесса.
(Дальше была задержка рейса
в Ташкенте на целые сутки,
а моего Пегаса и того больше.)
Может вырос я просто
Может вырос я просто,
Что с трудом узнаю
Этот домик по скосу,
Где встречал я весну.
Вроде был он чуть шире
И широкий был двор,
А сейчас глядит сиро
Через низкий забор.
Переехала печка
На другой уголок,
И трепещет сердечко:
Этот мир вдруг не тот.
Здесь висели качели,
Между двух тополей;
Одноного старея
Смотрит шапка ветвей;
И поморщилась тропка,
Что до школы вела;
И присела чуть горка,
Что на санях несла.
Но, как в детстве, под горку
Быстро к дому бегу
По тропинке короткой,
Затвердевшей в снегу.
Может вырос я просто:
Узнаю всё с трудом
Покосившийся ростом
Этот край мой родной.
«В этом доме, где шло мое детство…»
В этом доме, где шло мое детство,
Есть любимый теперь уголок:
Я люблю у печурки погреться,
Посмотреть, как горит уголёк,
Запустить в теплоту клубы дыма,
«Беломорский канал» теребя;
И уходит дымок в злую зиму,
И уносит он в детство меня.
Уплывает незримо
Уплывает незримо
Из души холодок:
Повстречал в этом мире
Я тепла ветерок.
Ты открыла объятья
И впустила весну,
И печалью нарядно
Укрываешь красу,
Как укрытая зелень,
Что под снегом лежит.
Стал просторен и светел
Ледяной мир души.
В моё сердце ты радость
Льёшь по каплям живым.
Но лукавые взгляды
Что печалью полны?
«Ты сурово встречаешь…»
Ты сурово встречаешь
Так родное дитя:
За метелью ты прячешь
Золотые поля.
Ты морозишь нещадно —
Это мне поделом,
Что уехал за счастьем,
Позабыв отчий дом,
Что вернулся обратно
Твой ни с чем блудный сын:
Он скитался напрасно
По просторам иным,
Подымался и падал —
Как суров этот мир!
Сколько в нём горько плакал!
Ты прости всё, Сибирь.
Бродяга
Я беспутный бродяга,
Убегающий прочь.
Дворовая собака
Материла всю ночь.
И ей вторя нахально,
Вот такие же псы
Всё будили хозяев
До рассветной росы,
Всё будили презренье
У прохожих иных,
И взглянув в меня гневно
Торопились они.
Но простите бродягу —
Не убийца же он:
Променял лишь на брагу
Свой родительский дом,
Променял свою юность
Лишь на женский приют,
Лишь на жалкую грубость
Да пустой свой уют.
Вот остался он в мире
Необъятном один,
И в карманах лишь дыры,
Не себе господин.
И с бездомными псами
Под заборами спит;
Только плачет глазами,
Не читавшими книг.
Потерял глаза
Потерял в этом чёртовом городе
Те глаза, что блеснули на миг.
Стали мне они дороги, дороги…
Ну, зачем же жесток этот мир?
Шёл за ними под каждыми окнами,
Шёл за каждым троллейбусам я.
И глядели прохожие сонные
На меня, протирая глаза.