Макс Дарк

Писатель

Им втихаря гордилось всё селенье.

Нет, в самом деле! Он чудак, вестимо,

Но шутка ли сказать – живой писатель!

На двести вёрст в округе нет такого!

Кто помоложе – те уже не вспомнят,

А старики расскажут вам охотно,

Как он в село к нам первый раз приехал —

Студент безусый в форменной тужурке,

Всё чиркая чегой-то поминутно

В изрядно пухлой книжке записной.

Как подшофе он вёл в трактире речи,

Что гению, мол, даже и не нужно

Кончать каких-то скучных академий,

Что истинный талант зерну подобен,

Которое взойдёт и всколосится

Без всякого влияния извне.

Гулял, шутил, записывал частушки,

В себя вбирал окрестные пейзажи,

А осенью домой уехал, в город,

С тем, чтоб весной вернувшись, огорошить

Селян словами: «Я останусь здесь».

У обчества избёнку прикупил

На выселках, кой-как её подправив,

И тихо-мирно зажил бобылём.

Шушукалися все спервоначалу:

«Блажит, мол, барин!» Опосля привыкли.

А лет спустя так несколько и вовсе

Нашли резон держать за своего.

К тому же был он прост, без фанаберий,

Здоровался приветливо со всеми,

Детишек местных грамоте учил,

Ходил босой, в холстине домотканой,

Жил с огорода, с удочкой сидел,

Бывало, что в лесу гулял с ружьишком,

Но, впрочем, никогда не приносил

Ни зверя, ни какой иной дичины.

«Я, – говорил он, – вегетарианец!».

Да нам-то что? Пущай хоть розенкрейцер,

Лишь был бы ты хороший человек.

Урядник с ним здоровкался за ручку.

Да что урядник? Земский представитель,

Когда бывал в селе у нас по делу,

То беспременно заходил к нему!

И шли они в трактир, где между прочих

Досужих разговоров о погоде,

Об обмолоте, яровых и зяби,

Да видов на осенний урожай

Звучало: «Нынче много щелкопёров…

А думать о судьбе литературы

Невместно им. Ах, где титаны духа?

Не тот писатель нынче. Зубоскальство

Да опрощенье нравов – их стезя…»

Тут наш герой, вздохнув, неторопливо

Под рюмочку мадеры говорил:

«Роман мой, к счастью, будет не таков.

Пожалуй, невелик он по объёму,

Но замысел велик и грандиозен,

А исполненье будет безупречно.

Всё будет в нём: страдающий герой

(семьёй не понятый, а обществом – тем паче),

Знакомства, расставанья, приключенья…

В дороге проведёт он жизнь свою,

Черпая опыт и душою зрея.

Финал трагичен будет, без сомненья

(коварство низкое свою сыграет роль).

И будет плакать горестно читатель,

Перелистнув последнюю страницу.

Всё к лучшему. Трагедия – не горе.

Она слезами возвышает душу!

А тот, в ком годы поселили мудрость,

узрит и тайный, высший смысл романа,

Поскольку текст мой в целях подцензурных

Эзоповым изложен языком.

Скажу без ложной скромности – роман сей

Библиотеку гения пополнит,

И будут в школах изучать его!»

Тут земский представитель с уваженьем

Ему тряс руку, громко восхищался,

Звал в гости и, махнувши половому,

Заказывал по рюмочке ещё.

А бывшие в трактире мужики,

При разговоре сём присутствуя невольно,

Потом своим рассказывали бабам,

Что наш-то – дел писательских мастак

И непременно всё село прославит!

Шли годы. Наш герой старел, вестимо,

Седою бородою обзавёлся,

И добрыми морщинками у глаз.

Всё реже появлялся он в трактире,

Но как зайдёт – рассказывал охотно,

Что движется роман. Узлы интриги

Плетутся, образуя вязь узора,

И близок, близок пасмурный финал.

С привычным уваженьем мужики

В ответ кивали, слушали с почтеньем,

И любопытство праздное смирив,

Сюжета изложенья не просили.

Вот как-то раз в средине октября

Вошёл он в зал, здороваясь со всеми,

Был весел, оживлён, глаза искрились.

Трактирщика позвав, дал два червонца,

Сказав: «Сегодня всех я угощаю!

Окончен труд мой. Завтра ж еду в город,

В издательство свезу роман. Ей-богу,

Как будто бы младенца отрываю

От сердца! Но читатель, верно, ждёт»

Все, кто сидел в трактире в этот вечер: