– Никогда больше не смей оскорблять при мне Уми, – голос Ёсио звучал спокойно, но это было обманчивое затишье: так всё вокруг замирает, когда вот-вот разразится сильная гроза. – Ты понял меня?

Эйкити, похоже, тоже нутром почуял исходившую от Ёсио угрозу. Отчаянно закивав, он постарался отползти от него как можно дальше.

Уми же смотрела на Ёсио во все глаза. На её памяти он ни разу не поднимал руку на посетителей игорного дома, как бы они себя ни вели. Утихомиривать таких людей входило в обязанности охраны, а Ёсио лишь отмечал особенно буйных игроков, чтобы внести их в «чёрный список» и больше никогда не пускать на порог «Тануки».

Что же изменилось теперь? Почему он вступился за неё, да ещё и охрану отослал?

Ёсио, похоже, и сам невольно устыдился своей вспыльчивости. Гнев его рассеялся так же быстро, как и назрел, и Ёсио, не глядя на Уми, спросил:

– Ты как, в порядке? Он тебя не тронул?

– Всё нормально, – заверила его Уми. Ёкай, сидевший у неё на руках, звучно хмыкнул – но этого никто, кроме Уми, конечно же, не услышал. С того момента, как развеялась иллюзия иредзуми, ёкай перестал быть видимым и слышимым в мире людей.

С залитым кровью лицом и выпученными от страха глазами Косой Эйкити выглядел так, будто полжизни провёл далеко в лесу и лишь теперь впервые вышел к людям. Ёсио фыркнул и окинул его пренебрежительным взглядом.

– Убирайся отсюда, и чтобы ближайшие пару недель я твоей поганой рожи не видел. Усёк?

Эйкити испуганно закивал и собрался было последовать его доброму совету. Но путь ему перегородила Уми. Для девушки она была довольно высокой: над побитым Эйкити Уми возвышалась почти на целую голову.

– Где ты сделал эту иредзуми? – спросила она, всё ещё прижимая к себе духа.

Эйкити так вытаращился на неё, что Уми решила было, что он окончательно тронулся умом. Он продолжал испуганно моргать, словно боялся, что Уми тоже поколотит его. Но, собравшись с духом и судорожно сглотнув, Эйкити всё же прогнусавил:

– В барагаде.

– Где-где? – нахмурилась Уми.

– Он хочет сказать «в балагане», – неожиданно подал голос дух. – Бедняга, из-за расквашенного носа его речь ещё очень нескоро станет внятной.

На Дайси́н опустились сумерки, которые принесли с собой живительную прохладу, и принцу Тэ́цудзи впервые за весь день удалось вздохнуть с облегчением.

Ему всегда нравилось солнце, но сегодня очередной жаркий день обернулся настоящей пыткой. Из-за распахнутых настежь ставен не долетало ни единого дуновения ветерка, а от запаха моря, который в Дайсине чувствовался везде, куда бы ты ни отправился, Тэцудзи мутило так сильно, будто он пустился на утлой лодчонке прямиком в разрываемые бурей воды.

Всё началось ещё утром, с того самого чая, о котором принц столько слышал в последнее время. Рецепт этого напитка был придуман аптекарем из какого-то глубокого захолустья, название которого Тэцудзи даже не трудился запомнить. Слухи о чудесных свойствах чая быстро дошли до самого императорского двора. Говорили, что всего один глоток напитка придавал телу и разуму бодрость и силу. А некая благородная госпожа, чьё имя мы не станем упоминать здесь, дабы не подпитывать её и без того раздутое самомнение, клятвенно заверяла всех и каждого, кто готов был её выслушать, что этот чудесный чай вылечил мигрень, от которой она страдала с самого детства.

Разумеется, принц Тэцудзи, который по мере сил своих старался следовать всем новомодным веяниям, то и дело охватывавшим столицу, тут же вознамерился как можно скорее испытать действие этого чая на себе, и потому вскоре по его приказу напиток был доставлен во дворец.