, сыгравшего столь значительную роль в закреплении испанской победы над мешиками. Башни были построены под присмотром Сиуакоатля, который, хоть в это и трудно поверить, теперь сотрудничал с победителями. Внутри одной, более высокой, располагались покои; другая предназначалась для защиты кораблей. Враги Кортеса впоследствии имели глупость доказывать, что якобы строительство башен было действием, направленным против королевской власти.

При разработке генерального плана реконструкции Гарсия Браво предложил придерживаться основной структуры старого мексиканского города с его обнесенным стеной центром, где в прошлом располагалась священная территория с великой пирамидой, видной со всех сторон, и святилищами при ней. К священной территории можно было приблизиться по трем дамбам – с севера, с запада и с юга; на востоке связи с материком не было. Северная дамба планировалась по эстетическим соображениям, поскольку прямой путь (через Тепейак, нынешнее местопребывание базилики Девы Марии Гуаделупской) прошел бы параллельно и слегка к востоку. К югу, за стенами города, располагался большой рынок, где индейские покупатели и продавцы кишели уже через несколько дней после завоевания города 13 августа 1521 года.

Вокруг этого открытого пространста располагались дворцы старой знати. Улицы внутри городских стен в прошлом зачастую представляли собой наполненные водой каналы, как в Венеции. В центре города эти каналы были прямыми, однако, как и в Европе, за пределами великого сердца города встречались и кривые закоулки. К северу от священной территории, за стенами, лежал город Тлателолько с собственным крупным рынком и развалинами собственной пирамиды. Возможно, что при строительстве нового города Кортес и Гарсия Браво вдохновлялись примером Санта-Фе – искусственного города, выстроенного Фернандо и Изабеллой под стенами Гранады в 1491 году, – хотя он и был меньше{108}.

Хотя великие храмы Теночтитлана и Тлателолько лежали в руинах, это не относилось ко многим другим. Пятнадцатью годами позже, в 1537 году, епископы Мехико, Гватемалы и Оахаки писали в Испанию императору Карлу, что многие индейцы до сих пор пользуются своими старыми храмами для совершения обрядов и вознесения молитв, хотя уже без жертвоприношений – после 1521 года они резко прекратились. Кортес не препятствовал проведению старых обрядов, хотя и поощрял миссионерство, сперва со стороны францисканцев, а затем доминиканцев. Епископы искали поддержки короля в своем намерении разрушить эти здания и сжечь находящихся в них идолов, а также его согласия на то, чтобы использовать камень от ацтекских храмов для постройки новых церквей. Король – или же Совет Индий – в ответном письме, пришедшем на следующий год, писал, что действительно, эти здания должны быть разрушены «без большого шума», а идолы сожжены. Камень от древних храмов, несомненно, должен быть использован для постройки церквей{109}.

Кортес решил сохранить два главных дворца Монтесумы в качестве правительственных зданий. Один стал национальным дворцом, где располагались его личные апартаменты и канцелярии; впоследствии здесь размещались апартаменты и канцелярии вице-королей, а еще позднее – президентов независимой Мексики. Другой, бывший его штаб-квартирой на протяжении счастливых месяцев, проведенных им в городе с ноября 1519 по июль 1520 года, должен был стать национальным ломбардом. Кроме того, они с Гарсией Браво приняли важное решение: в центре города должен был расположиться испанский квартал, где конкистадорам и побладорес («поселенцы», название, обычно применявшееся к тем, кто прибыл позже) выделялись участки земли для строительства или реконструкции имеющихся домов в соответствии с так называемым