Великий князь и сам понимал, что не время. Еще до отъезда в ставку решил поступить так, как советовал ему Алексий и те немногие бояре, которых он искренне считал друзьями. И до того мысли его редкий раз вырывались наружу, так что не всякий догадывался о них, а теперь и вовсе держал их князь в узде.

Так уж повелось на Руси еще со времен Ярослава II Всеволодовича: низко и подобострастно кланялись русские князья татарским ханам. Испокон веку заискивали и угождали, как могли, лишь бы жизнь сохранил хан, лишь бы ярлык пожаловал. Унижение – не смерть, пережить можно. Вот и переживали беспредельщину да унижение в татарских ставках, а приезжая домой, в русские княжества, от души вымещали накопленное на своих боярах. Те, в свою очередь, несли обиду собственным холопам. Так и катилась по Руси, как снежный ком, необходимость пресмыкаться перед теми, кто старше по чину. Катилась из страха, превращаясь в привычку, из привычки в образ жития.

Первая ночь, проведенная в татарской ставке, была для русских князей спокойной. После долгого утомительного пути все спали. Лишь Алексий пребывал в молитве. Сон не шел к нему. Проворочавшись на неуютном ложе пару часов, он встал. О чем просил русский митрополит Всевышнего, оставалось лишь догадываться, хотя чаяния у всех были едины. Оставалось только ждать, когда Бердибек соизволит принять у себя Иоанна. Как же все-таки убедить хана не повышать выхода?! Как уберечься от гнева его неминуемого?! Ведь ничем не гнушается хан! Отца в могилу свел. Братьев одного за другим с белого света убирает. Что ему голова русского князя?! На ярлык много желающих. Остается одно: ниже поклоны, щедрее поминки [21], да на Господа уповать.

Оттого и не спалось ночью Алексию. Разговор с Богом вел, а как забрезжил рассвет, засобирался: облачился в ризу, украсил безымянный перст дорогим перстнем.

– Куда ты, Владыка? – насторожился князь Иоанн.

– Хочу с Тайдулой свидеться, прежде чем Бердибек соизволит принять тебя, Иоанн Иоаннович, – отозвался Алексий. – Есть у меня о чем с ханшей потолковать.

– Негоже одному-то ходить, да и рано еще, рассвет едва омолодил небо!

– Зимой рассветы поздние, день короток, можно не успеть. А Господь меня сохранит.

Митрополит Алексий ждал недолго. Вскоре прислужник пригласил русского священника в покои татарской царицы, отворив перед ним двери.

Радушие ханши теплом разлилось по покоям, стараясь затронуть сердце митрополита. Улыбка светилась на устах Тайдулы, как искрились на ее расшитом золотом платье драгоценные каменья.

– Неужто это наяву и я вижу перед собой моего исцелителя?! – Тайдула протянула руки к митрополиту. – Я не поверила своим ушам, когда мой подданный сообщил мне, кто ждет моей аудиенции! – Она усадила Алексия рядом с собой, приказав слугам принести угощения для дорогого гостя и оставить их наедине. – Я вижу, мой избавитель в тех одеждах, что я подарила ему летом, после моего чудесного выздоровления!

Алексий лишь кивал головой, глядя восторженной Тайдуле в глаза.

– Что привело тебя ко мне? – Царица искренне радовалась встрече с Алексием.

– Да вот, хотелось взглянуть на луноподобную хатун, самому убедиться, что матушка-царица в полном здравии.

Польщенная Тайдула предложила Алексию яства с ее царского стола. Алексий потянулся к королевскому шербету с орехами, не без умысла выставляя напоказ руку, на которой красовался роскошный дорогой перстень. И вновь потешил душу. Поняла Тайдула – ценил Алексий ее дары. И Алексий знал, чем затронуть сердце ханши.

– Я рада, что мои дары пришлись тебе по сердцу, – улыбнулась Тайдула, узнав в перстне, надетом на палец Алексия, свой подарок. – А землями как распорядился? – В память о своем исцелении татарская царица пожаловала русскому митрополиту землю в Московском Кремле, где прежде располагался двор для татарских баскаков. Исцеленная от слепоты, несказанно щедра была царица.