Вскоре, на облегчение Тимуру, его духовник вновь возник в проеме двери. Он держал в руках широкий, расшитый золотом пояс.

– Подойди ко мне, – подозвал он Тимура. Торжественно, словно это был ритуал посвящения, Заинуддин препоясал им Тимура. В следующее мгновение шейх достал шапку и плотно посадил ее на голову юноши. Затем он снял с пальца коралловое кольцо и протянул Тимуру:

– Да сохранит тебя этот перстень, сын мой!

Тимур взял массивное тяжелое кольцо. Бережно держа его в руках, внимательно разглядывая подарок, он заметил на внутренней стороне кольца надпись: «рости – расти».

«Если будешь справедлив, во всем встретишь удачу», – перевел он смысл прочитанных слов. Тимур поднял взгляд на Заинуддина. Еле заметная улыбка сквозила на лице духовника.

– Благословляю тебя, Тимур, – Заинуддин сложил перед собой руки, – благословляю тебя во благо Мавераннахра. Если будешь справедлив, во всем встретишь удачу. Я буду молиться за тебя, сын мой.

Который день вьюжил лютень [11], пуржил, бросался в окна охапками рассыпчатого колкого снега, навевая на Иоанна мрачные думы.

Скорбел, всем сердцем скорбел великий князь по тысяцкому своему Алексею Хвосту, верному слуге и другу, с которым дышали они единым духом. И вот, словно длань отсекли, словно око выкололи. Вчера нашли Алексея убитым и изувеченным на площади. Ох уж эти вечные боярские склоки! Да только понимал Иоанн, не в склоках дело, а в том, что Алексей Петрович Хвост-Босоволков поплатился за рьяное раденье об освобождении Руси от власти татар! И он, Иоанн, хоть и не в полный голос, а поддерживал тысяцкого и, поперек взглядов отца своего Ивана Калиты и старшего брата Симеона, всем сердцем стремился к миру с Литвой, противясь «рабскому подчинению татарам». Не стало Хвоста, и словно твердь земную вышибли из-под ног Иоанна. Один он оставался в чаяниях своих.

«Да, тяжела ныне власть, – вздыхал князь, – беспорядки кругом, смутьяны. Трудна доля. Во все времена Москва покорностью славилась да любовью к государям своим. Почто мне, сыну Калиты, который умел властью распорядиться, который прочно держал всех и вся, так непросто дается княжение? Почто?!»

Массивная дубовая дверь, натужно кряхтя застывшими от мороза петлями что-то невнятно проворчав, тяжело отворилась, впуская в княжьи покои вместе с Андреем Троицким морозный ветреный дух.

Недобро поежился великий князь. Едва взглянув на своего подданного, понял он, худые вести принес ему Троицкий. Вот только с какой стороны подвоха ждать? Кто из князей готовит ему западню?

– Княже, – с порога обрушился на Иоанна Троицкий, – убит хан Джанибек… по пути из Тебриза в Сарай ал-Джедид, убит Тоглу-баем. Но, по всему, сын его, Бердибек, не последний в том деле человек. Слух идет, давно он жаждал смерти отца.

Ни для кого не было тайной, что последнее время хан Джанибек сильно болел, непроходящими хворями своими обнадеживая наследников скорым концом. Все же Провидение открыло перед Джанибеком золотую карту, и он быстро пошел на поправку. Но там, где милостива длань Всевышнего, коварна рука недруга.

Не ожидал Иоанн такого поворота в Улуг-Улусе. Давно был он наслышан о крутом и злом норове Бердибека. Властолюбивый и жестокий, теперь он по-иному заставил Иоанна посмотреть на будущее Московского Княжества.

– Это еще не все, княже, – Троицкий, теребя шапку, запинаясь от волнения, продолжал рушить на Иоанна одну весть за другой, – баскак [12] Кошак требует от тебя немедленной с ним аудиенции.

Иоанн II, великий князь вассального московского княжества Улуг-Улуса, стоял, склонив голову в покорном поклоне, пред восседающим перед ним баскаком Кошаком. На этот раз посол был короток в речах с московским князем. Иоанн уловил в интонации баскака изменившееся настроение. В голосе Кошака благожелательность и добродушие Джанибека сменились вдруг твердостью и алчностью Бердибека.