– Ну что ж, голубчик. Разрешите поздравить не только на словах, но и чем-то существенным и приятным.

Гена подошел с коробкой к военным с постным лицом, какое у него бывает, когда его не по делу отвлекают от пробирок, и протянул Ивану. Иван не взял. Не спешил брать. Его внутренне от «голубчика» передернуло: как питерский мебельщик он предполагает, что профессора так называет либо коллег, либо булгаковских Шарикова и Швондера. В коробке бутылок семь водки и что-то по закуске. В коридоре запахло жареной ветчиной. Это Виталя «чай» готовит. Щукин с жалостью посмотрел на отвергнутую коробку, а надо сказать, что он самый трезвый из непьющих, ему лучше по лесу с ружьем на недельку, но по такой погоде, да за полковника и помянуть погибших от атаки камней, боги велели стопочку намахнуть. И для растирки тоже можно.

– Что-то не так? А…в порядке, водку сами готовили: спирт остался.

Иван хотел было отказаться, а потом подумал и кивнул Щукину, разрешая взять подарок.

– К сожалению, присоединиться не могу, – откланялся Львовский и пошел по коридору и быстро свернул на лестницу. Гена тенью шмыгнул мыть пробирки.

– Напоить меня решил, – подумал Иван, – а зачем? Что-то хочет провернуть под моим носом? Может быть, может быть. Дозорные, давясь слюну, провожали коробку взглядом и взглядом же просили Щукина поделиться, а тот не зная, как лягут карты, пожал плечами.

Административное здание ремонтировалось за год-два перед началом эпидемии, так что обстановка удовлетворительная, если не считать решеток на окнах особо ничего не напоминает о временах застройки. Виталя вышел из смежной комнаты в белом фартуке с шипящей на сковороде яичницей и ветчиной. На столе посредине кабинета стоят три дымящихся кружки с Иван чаем, нарезан хлеб, мягкий сыр.

– О! Ничего себе!, – прокомментировал он появление водки.

На рабочем столе Ивана лежит распечатанная почта. Отхлебнув из кружки, он бегло ознакомился и тут же набрал Ярового:

– Алло.

– Иван, да. Говорить долго не могу. Давай сразу к делу.

– Прошу провести обыск научного отдела.

– Основание?

– Предчувствие.

– Это не основание. Веди наблюдение. Всё, днем наберу, – сухо сказал Яровой, и повесил трубку.

– Не основание, – размышляя, подумал Иван и во время второго завтрака составил план действий.

– Из штаба приказ пришел: выделить одного офицера и десять солдат с мая по сентябрь в разведывательную группу. Может, Конюхова отдадим – он самый молодой.

– Одобряю, – прожевавшись, сказал Щукин, – харю за зиму отъел, с места не сдвинешь.

– А я Куприянова предлагаю. Ходит кислый из-за того, что выпить нечего. В леса, – аккуратно отпив, сказал Гофман и спрятал глаза в пол. Щукин с Иваном переглянулись:

– Он зимой воспалением…, – начал было Саня.

– Для легких полезен лесной воздух, – парировал Гофман.

– Не подозревал в тебе злопамятства. Это из-за того случая, когда на Новый год он по рубке кричал, что немцы в городе?, – уточнил Иван и они с Щукиным не сдержались, и подленько заржали, – свои корни надо помнить.

Виталя поднял удивленные глаза на вытянутом лице и то ли в шутку, то ли всерьез, черт его поймешь, сказал: – Вы чего мужики? Я на мелкую подлость честь русского офицера не променяю.

В дверь постучались. Иван утер вызванную смехом скупую мужскую слезу. Вошла Юля – молоденькая помощница с кухни: – Здравствуйте, а я запах почувствовала. Кто думаю? Сказали бы, мы бы завтрак принесли.

– Да мы сами тут соорудили, – ответил Гофман.

– Давайте, я хоть посуду помою.

– Позже, Юля, позже, – велел Иван. И когда дверь закрылась, дал следующие указания: – Саня, ты сейчас иди к старшине четвертой смены, прикажешь: как смену сдаст, пусть двух-трех ребят берет и пьет. Отдашь ему три бутылки, и закуски по минимуму. Чтоб унесло. И чтоб громко «сидели». Потом обойдешь все посты, и прикажешь: из будок выходить по одному, вдвоем не появляться, но наблюдение вести самым пристальным образом. Виталя: спустишься в подвал, в наблюдательный пункт, врубишь шансон, будешь подпевать, имитировать застолье. Саня, как закончишь – к нему присоединишься.