Да, должно быть, ему было невесело каждый день иметь перед глазами портрет убитого им друга. Сидеть напротив портрета за завтраком, обедом, ужином, спать в его постели, с его женой. Лицо Ларисы Валентиновны скривилось болезненной гримасой. Видеть, как растут его дети. Лиза копия отец, это замечают все.

Каково же было ему жить все эти годы в квартире Модеста с его женой и детьми? А несчастный Исаак Минкин? Этому человеку сломали жизнь, его мать умерла раньше времени, не снеся позора. Анатолий жил на чужих могилах, ел, пил, веселился. Что же это за страшный человек? И ведь пить он начал не от груза вины, не от раскаяния, нет! Он был вполне доволен жизнью, он преуспевал и с удовольствием пользовался плодами своего преступления! Пить он стал, когда понял, что не сможет отделаться от них, не потеряв камертон! Да, да! Так все и было.

Лариса Валентиновна взглянула на лежащий перед ней продолговатый бархатный футляр. Вот он.

Модест всегда им дорожил, даже был болезненно к нему привязан, но Лариса Валентиновна никогда не связывала успехи мужа с этой золотой вилкой. Скорее он был талисманом, приносящим удачу. Еще бы, ведь когда-то он принадлежал самому великому Чайковскому!

Когда-то давно Лариса Валентиновна спрашивала мужа, как к нему попал камертон, он никогда толком не рассказывал этой истории, был уклончив. Господи, что за глупости лезут ей в голову? При чем тут это?

Модест говорил что-то о наследстве, кажется, камертон достался ему от дальнего родственника, который состоял в родстве с Чайковским. Или что-то в этом роде. Модест никого не убивал, он даже мух старался не убивать, а выгонять в окно, сердито одернула себя Лариса Валентиновна.

Что ей теперь делать? Пойти в милицию? Какие у нее доказательства, кто ей поверит, да еще спустя столько лет? Развестись, выгнать Гудковского из их дома? Чтобы он блаженствовал на свободе? Ну уж нет! Она резко хлопнула ладонью по столу и тут же спохватилась. За стенкой спала Лиза, ей не хотелось будить дочь и уж тем более открывать ей ужасающую истину.

Что же ей делать? Написать в партком? Глупость, дикость, бред.

Да кого она обманывает? Ее не страшит, поверят ей в милиции или нет, ее пугает огласка. Да. Если преступления Анатолия станут достоянием общественности, как ей жить дальше? Как она будет выглядеть в глазах общества. В глазах детей? Невозможно!

Лариса Валентиновна уронила голову на руки. Боль, горечь, разочарование, стыд, ненависть, жажда мести кипели в ней, бурлили, сплетались, перемешивались, как зловонное ядовитое зелье, ища выхода, стремясь вырваться наружу.

Что же ей делать?

Как хочется с кем-нибудь посоветоваться, поделиться своим горем. Ах, если бы был жив Модест! После его смерти у нее не осталось настоящих друзей. Есть дети, но разве им можно такое рассказать. Сестра? Лариса Валентиновна представила ее лицо, презрительные, недоверчивые глаза и навсегда выкинула из головы эту мысль. Нет, нет, это их личное, семейное, ее не касается.

Луша! – неожиданно вспомнила Лариса Валентиновна. Луша была безгранично предана Модесту, их семье, она недолюбливала Анатолия, Луша ей поверит, поддержит ее, поможет. И Лариса Валентиновна, торопливо одевшись, вышла из квартиры.

– По закону за убийство полагается расстрел, – жестко сказала Луша, выслушав Ларису Валентиновну.

К счастью, Луша не сказала ей ни слова упрека, молча выслушала, и все. И потом коротко про расстрел.

– Да, Луша, но какие доказательства? Столько лет прошло, его даже тогда не подозревали, а сейчас? Даже если милиция начнет проверять, все вокруг скажут, что Анатолий порядочный человек, известный композитор, заботливый муж и отчим. Ну в крайнем случае скажут, что он мне изменял, и вот тут милиция решит, что я просто захотела ему отомстить. А уж про камертон и говорить нечего, никто не поверит.