– Подожди… – Медведь даже остановился. – Так это они в Югорию ходили?! Они раньше рассказывали, что хотят побывать, да я не верил, что такое бывает…

«Придумывает Синеус, – думал он. – Неужели правда существует такая земля?»

– Ой, ты знаешь уже про эту землю! – всплеснула руками Сиггурд. – Именно так он и говорил: «Трава там не растет, а люди живут». И называл ту страну – Югория. И еще там городище такое было… как это… – Девушка наморщила лоб, но это ее не портило, она стала даже красивей от живой заинтересованности, светившейся в ее глазах. Наконец она вспомнила: – Усть-Полуй, вот как называется! И народ там живет – вогулы! Они поначалу ватагу Синеуса приняли очень хорошо. А Синеус у них украл Бабу Золотую! Он так смеялся, когда рассказывал… Это их божество было, они ей поклонялись – от нее вся жизнь их зависела. Они, как поняли, что Баба у ватаги, кинулись на них, да кто ж с ушкуйниками справится! Ушкуйники и не с такими сражались… Перебили преследователей, да и уплыли. Поминай, как звали! И Золотую Бабу теперь с собой возят. Продавать он ее здесь не хочет… В Новгород везет. Сказал – там посмотрит.

– Это Синеус все сам отцу говорил? – удивился Медведь.

Синеус болтлив, но не до такой же степени.

– Ну, отец ведь угостил хорошо… Пива много, вина заморского бутыль, мед хмельной отец поставил. Синеус и стал вспоминать про поход. Отец у него много всего купил, он и рад был, что удачно поторговал. Вдвоем долго сидели. Синеус отца другом называл. Отец потом нам рассказал про Бабу, однако не велел никому больше говорить. Синеус так, похвастаться приносил, а продавать он ее и не собирался. Ты ведь не скажешь? Я только тебе… – Она опять опустила голову. Вспомнила, что отец строго-настрого наказал не говорить никому. Но ведь Медведь-то свой…

– Нет, конечно, не расскажу, даже братьям не буду рассказывать, – кивнул Медведь. – Фари прав, не говори ни о Золотой Бабе, ни вообще о Югории никому больше. Синеус опасный человек, с ушкуйниками вообще шутки плохи. Если он по пьянке проболтался, лучше всего забыть все, что говорил, и не вспоминать никогда.

Вход в Верин подъезд теперь имелся только со двора, как и в иные подъезды. А раньше первый подъезд, где жили Лопуховы, был сквозным, в нем имелось единственное в доме парадное – вход не только со двора, но и непосредственно с улицы Ленина. Со двора же арка вела на улицу Маяковского – такой проход получался через двор этого углового дома.

Маленький дворик был в ту пору проходным, из него были выходы на две улицы: Ленина и Маяковского. На зиму вход с улицы Ленина некрасиво заколачивали снаружи досками (чтоб не выдувалось тепло?), но уже в конце апреля доски отдирали, и парадный вход опять функционировал.

Сейчас об этом парадном входе не напоминало ничего. Дверь в первый подъезд с улицы Ленина осталась, но она вела в крохотный магазинчик сувениров – его выгородили из пространства под лестницей.

Первый подъезд стал таким же, как другие.

В пятницу Вера после работы домой не пошла, а решила навестить Надю. Зашла в магазин, купила печенья… Торты сестры Лопуховы не любили – от них толстеешь очень.

Надя с детьми была дома, а Саша дежурил на овощебазе – он подрабатывал там сторожем после основной работы: тяжелые времена наступили…

Вера с радостью согласилась на Надино предложение принять душ – в тазике как следует не помоешься.

Потом долго сидели за столом – ужинали и пили чай.

Возвращалась она уже в темноте. Проходя через длинную арку во дворик, вспомнила, как в детстве боялась здесь вечером ходить. Арка узкая, страшная, из старинного темного гранита. Строили ее, конечно, еще до революции – на проезд машин не рассчитана, только на экипаж разве.