Маленькие полянки разбросанных пожелтевших стеблей овса и ржи окружали небольшое ладно срубленное строение. Хорошо заметная колея от тележных колёс уходила от него в тёмные дебри лиственницы и кедра. Видать, в последнее время после уборки урожая этим путём часто пользовались. Неширокой прогалиной следы от гружёных телег вели в поселье Устина Агапова. Вскоре тайга расступилась, и на открывшейся елани появился огороженный частоколом скит.

Мирон толкнул массивные бревенчатые ворота и к своему удовлетворению отметил, что они не заперты изнутри.

Проехав в сторону стоящих в отдалении изб, он заметил сидящего на бревне старичка, не по погоде одетого в потёртый зипун. Неподалёку от него пасся небольшой табун стреноженных лошадей.

– Добрый день, дедушка! – слегка наклонив голову, поприветствовал его Мирон.

– А ты кто таков? Откель будешь? – прищурив глаз, вместо приветствия ответил старик. – Видать, с ветру – нетутошний.

– Мирон я, Кирьянов. У Антипа Суртаева проживаю.

– Слыхал, слыхал… – пригладил рукой длинную седую бороду старик. – Гляжу, совсем обыгалси. А то Серафима сказывала, что тебя Евсей едва живого приташшил. Не думали, что подымисси.

– А не подскажешь ли, дедушка, где мне эту самую Серафиму найти? – спрыгнул Мирон с лошади и подошёл к старику.

– Вон её изба, – поднял дед, лежащий рядом с ним, батожок и ткнул им на крайний дом, выходящий огородом к лесу.

– Только я видал, вроде, она с утра с Марьянкой и Фадейкой в тайгу подалася.

– Как звать-то тебя? – учтиво спросил Мирон.

– Гордеем… – слегка наклонил голову старик.

– Благодарю тебя, Гордей, – вежливо произнёс гость. – А кто это – Фадейка?

– Как хто? Жаних Марьянкин! – взглянув на собеседника удивлёнными глазами, ответил Гордей.

– А что, у Марьяны есть жених?

– А как жа! – гордо поднял голову старик.

Мирон задумался, не зная, что ему предпринять. Ответ Гордея будто ушатом холодной воды окатил его с головы до ног, забравшись неприятным холодком в враз помрачневшую душу.

– А не знаешь, скоро ли они вернутся? – погрустневшим голосом продолжил Мирон.

– А откель мне знать? Ежелив недалече в тайгу пошла, то вот-вот назад должна придтить, а ежели в горы подалася – то жди только к ночи. Гордей опёрся обеими руками на палку и отвернулся в сторону пасущихся лошадей, давая понять, что добавить ему больше нечего.

– А чево тебе Серафима занадобилася? – после недолгого молчания вдруг спросил Гордей.

– Травки она мне для отвара давала. Так вот вчера последние допил.

– Фи-и! – присвистнул дед. – Делов-то!.. Езжай домой, а я, как Серафима вернётся, травки те спрошу, да и пошлю кого с ними.

– Не нужно, дед, я как-нибудь в следующий раз заеду, – замялся Мирон, не ожидая, что дело примет такой оборот. – Не к спеху мне те травки. Я так, по пути заскочил сюда. Взял у Антипа коня немного прогуляться, ну и вот… – развёл руками Мирон. – Назад, однако, пора.

– Как хошь… – безразличным тоном бросил Гордей. – Свой колокол, развернись да об угол, – добавил он, проворчав себе под нос…

«И зачем я у Антипа про Серафиму расспрашивал, да ещё про травки придумал», – размышлял про себя Мирон, лениво погоняя бегущую медленной рысью лошадь. Какое-то неподвластное чувство заставило его искать встречи с Марьяной, незаметно вошедшей в его жизнь. И вдруг, как гром среди ясного дня, слова Гордея: «жаних Марьянкин…».

Доехав до берёзовой рощицы, Мирон отпустил коня пастись, а сам сел на поросший травой бережок и задумчиво поглядывал на спокойное течение реки. Пожелтевшие листья, изредка срываясь, медленно опускались на водную гладь и, как маленькие кораблики, отправлялись в дальнее путешествие. Какая-то грусть поселилась у него в душе после сегодняшнего разговора с Антипом и Гордеем.