– Многие слышали, что она идёт от Магадана до Хандыги, но не все знают, что её тянули от Якутска, – усевшись поудобнее, продолжал Вербицкий. – После войны чекисты доставляли зэков и часть грузов по Лене, а здесь делали перевалку на машины. Чуть-чуть трассу не достроили. Как вождь всех народов преставился, так «Дальстрой» разогнали, следом зэков по домам распустили.

– Сколько здесь езжу, первый раз слышу, что дорогу зэки строили, – с удивлением сказал водитель. – Нигде об этом не сказано. А я думал – «Якутавтодор».

В сердцах Вербицкий даже обозвал его бараном. Он не уважал тех, кто не знал своей истории. По его убеждению, каждый должен был знать свои корни.

– Полтора миллиона заключённых там положил Сталин, – сказал он с вызовом в голосе. – Эта дорога идёт прямо по человеческим костям. Её правильней было бы назвать не Колымской трассой, а Трассой смерти или Дорогой в небытие.

– Жаль, что зэки не добили трассу, – не обращая внимания на его переживания, гнул своё водитель. Сегодняшний день его интересовал больше, чем трагическая история страны. – Была бы трасса, по ней можно было бы ездить круглый год до Магадана, а так есть определённые проблемы. Я вообще-то не жалуюсь на дорогу, – на мгновение оторвавшись от руля, спокойно сказал он Вербицкому. – Для УАЗа эта дорога, как асфальт. Правда, летом стоит пыль столбом, зато зимой хорошо. Настоящее бездорожье начнётся за Ытык-Кюелем. Скоро сами увидите.

Как и говорил водитель, за посёлком со странным названием Ытык-Кюель начался зимник, по которому ездили только после того, как мороз намертво схватывал раскисшую землю. Зимник шёл под гору к долине Алдана. На нормальную дорогу этот отрезок пути действительно не тянул: местами дорога была так сильно разбита, что даже лёд и укатанный снег не смогли её выровнять. Кое-где большегрузные машины пропахали глубокую колею, рассекавшую дорогу на склонах и в низинах тайги. Попадая в неё, уазик наклоняло то в одну, то в другую сторону, внизу что-то скрежетало и, казалось, вот-вот пробьёт поддон или сорвёт глушитель. Машина неуклюже выпрыгивала из колеи, скрежет прекращался и, как ни в чём не бывало, снова неслась вниз.

– Это военная машина, – каждый раз после такого экстрима говорил водитель, по-видимому подразумевая, что она очень крепкая.

Вдоль дороги стояли заснеженные лиственницы. Несколько часов ехали по зимнику, то и дело встречая гружёные КамАЗы с прицепами и рефрижераторы. Вскоре впереди показался Алдан, машина выехала на лёд. В лучах зимнего солнца он блестел и казался голубым, как небо в ясный солнечный день. По обеим сторонам ледовой дороги лежали торосы. На середине реки, где было сильное течение, лёд разбили глубокие трещины, залеченные морозом. Глядя на них, казалось, лёд сейчас разойдётся и машина пойдёт под воду.

Красота поразила Вербицкого, и он разговаривал с водителем, громко выражая свой восторг. А Белов тем временем молча размышлял о предстоящей встрече в экспедиции.

К концу рабочего дня старатели приехали в Хандыгу. Там стоял сильный туман, и можно было подумать, посёлок опустился в полуночную мглу, поглотившую всё живое. На градуснике было минус пятьдесят три.

– По сравнению с нашими тридцатью тут суровая зима, – поёживаясь от холода, сказал Вербицкий. – Даже в Нижнем Бестяхе было теплей. Как они тут живут?

Виктор Коротков был тем самым «надёжным человеком», от которого Белов узнал об Уйгуре. Он предложил им одну приличную ведомственную гостиницу, которая по комфорту оказалась лучше многих городских. В их полулюксе было две комнаты. В большой, будто специально рассчитанной для приёма гостей, стояла мягкая мебель и овальный стол. На полу лежал большой ковёр с замысловатым узором. Под стеной возвышался полированный сервант, набитый разной посудой. Стены комнаты украшали цветные фотографии в багетных рамках, запечатлевшие горные пейзажи и сцены охоты. На стене другой комнаты был нарисован горный баран, стоящий на отвесной скале. Судя по сходству с фотографиями, он был перерисован, но сделано это было без должного мастерства. Из-за этого он больше походил на каменную статую.