Элиф позвонила ей накануне и после неоднократных повторений, где именно и во сколько они встретятся, небрежно сказала:

– Ты, кстати, тапочки захвати. Там может не найтись твоего размера.

– Хорошо, – ответила Айше, прежде чем подумать, что особенного в ее самом обычном размере обуви.

Повесив трубку, она сообразила, что никакой размер тут вообще ни при чем. Это было иносказание. Тонкий намек, что-то вроде подтекста. Продумай, милая моя, как ты будешь одета – с головы до ног. Ты же привыкла являться в гости в том же костюмчике, в котором лекции читаешь, а уж чтобы ты при этом туфли захватила, от тебя не дождешься. Влезешь в любые тапочки, какие найдутся в прихожей, и довольна. Теперь представь себе, что тапочек нет. Ты проходишь босиком? Или принесешь из дома удобные шлепанцы? Нет, ты не так глупа, все вокруг твердят о твоем уме, возьмешь туфельки. А значит, и наряд подходящий наденешь, и макияж догадаешься сделать получше, чем обычно. И прочие детали продумай: все-таки в приличное место идешь с первым визитом.

– Вот так-то! – смеясь, расшифровывала она Кемалю сказанное его сестрой. – Ловко она меня, да? Если они, как ты говоришь, больше десяти лет встречаются, то травить друг друга начали из-за таких вот штучек. У кого-то нервы не выдержали.

– Думаешь, она имела в виду не тапочки?

– Ха-ха, – покачала головой Айше, – тапочки, как же! Представляю себе ее лицо, если я и правда принесу туда тапочки. Нет уж, надо будет приодеться, а то дамы меня не оценят.

– И что у них полагается надевать на эти посиделки? Вечерние туалеты?

– Понятия не имею. Я вообще-то с работы поеду, думала, костюм подойдет.

– Который из? – чего-чего, а классических костюмов с юбками разной длины и платьями разных фасонов у Айше было немало. Брюки она практически не носила, стараясь с юности казаться как можно женственнее и боясь упреков в том, что она феминистка, суфражистка, синий чулок и так далее. Странно, до чего люди не любят, когда кто-то делает хоть что-нибудь не так, как все. Хотя она, в сущности, не делала ничего особенного, просто любила учиться, получила хорошую работу и докторскую степень; развелась с первым мужем и долгое время предпочитала жить одна, рассчитывая только на себя, и, казалось бы, ничем не оскорбляла общественного вкуса и не шла против общепринятой морали, но коллеги, а особенно соседи и родственники не уставали давать ей советы, как надо жить, и считали ее…ну… немного странной. Неправильно живущей. Слишком независимой. Феминисткой. Этот ярлык почему-то у многих ассоциировался именно с ней.

– Придется надеть черное платье, – вздохнула она, – это единственное, что устроит Элиф. А в университете я его длинным пиджаком прикрою, клетчатым, а то слишком нарядно. Студентки ничего слушать не станут, будут меня разглядывать.

– И студенты тоже. Кажется, мне перестает нравиться твоя работа.

– Меня, между прочим, твоя тоже не радует. Моя по крайней мере не опасна для жизни. И всегда известно, когда я вернусь.

– Да, кстати, – Кемаль резко сменил направление разговора, потому что было абсолютно ясно: ни он, ни его жена, даже если будут обеспечены, ни за что не бросят свою работу, – а когда ты вернешься? Тебя встретить? Во сколько эти золотые дни заканчиваются?

– Не знаю. Наверно, когда все отравятся и умрут.

– Смотри, дошутишься! Помнишь, как было с Сибел? Тебе противопоказано произносить первое, что приходит в голову. Это надо законом запретить!

Случай с Сибел, соседкой, подругой, убийцей, действительно был крайне странным, почти невероятным. Увлекавшаяся астрологией София любила повторять, что Рыбы – а Айше родилась в марте – обладают даром предвидения, но в ее жизни он почему-то никак практически не проявлялся. И вдруг такое! Сибел решила использовать наивную и не умеющую отказывать подругу в сложном и математически продуманном плане создания своего алиби. Но когда она позвонила Айше и ловко изобразила волнение из-за того, что полиция интересуется какой-то пропавшей девушкой, то в ответ услышала неожиданную и ошеломившую ее фразу: «Ну и что ты переживаешь? Ты, что, убила эту девицу?». А это было именно так.