А потом повязку совсем сняли, и пришлось возвращаться. К Гаю. Ну, ничего… Надо терпеть. Через парк одному идти страшновато, и все казалось, что с того дня, как большие мальчишки поймали и запустили на планере в небо, прошло много дней, а не три. Но как только он вошел в дом и во дворике у монотонно плещущегося фонтана увидел – и услышал – Гая, все стало обыкновенным. Тишина, уроки, окрики, одинокие игры у воды или в пещерке, куда он перетаскал все свои каменные сокровища. Он там в пятне солнца выложил такой красивый узор из камешков, что сам улыбался, когда вываливался в уютное пространство пещерки из своего змеиного лаза.

Ребята ни о чем после его возвращения не расспрашивали, только Уни потрогала шрамчик на локте, будто бабочка крылом коснулась. А потом вспрыгнула на большой камень, перекинулась назад себя и улетела, жмурясь от солнца, в жаркое небо большой птицей. Она правда птица, как он и подозревал. Дай вздохнул поглубже, чтоб не заплакать. Нечего и мечтать показать ей свой поблескивающий каменный узор в пещерке, показать, как оживают и теплятся светом камешки, если к ним ласково притронуться… Птица. В его змеиный лаз ни за что не полезет.

Уни впервые обернулась у него на глазах, но он уже не изумился – знал, что многие в кого-нибудь превращаются. Рыжая Машка, например, вообще чаще бывала лисой, чем девчонкой. Она все шныряла в парковых кустах и что-то вынюхивала, а потом пыталась рассказать что-то невероятное про запахи и звуки. Для Машки запахи – как для Гая старые книжки. Или для него самого – голос Юма. Сходишь с ума, и все. Поэтому он Машку слушал сочувственно, а она ему за это показала интересную скальную осыпь: там среди темных осколков оливинового габбро встречались массивные удивительные брекчии камней, которые он даже не умел распознавать. А еще он там, как и предполагал, нашел впаянные в породу зелененькие кристаллики хризолитов. Красивые, только выковырять нечем. Правда, когда он там копался, откуда-то взялся Ай и прогнал, ласково, но непреклонно, сказал, что тут опасно. А чего опасного… Но зато он пообещал и хризолитов и еще, например, каких-нибудь разных халцедончиков. Дай улыбнулся: халцедонов прибой катает сколько угодно: и сердолики, и агаты, и даже оникс. Вообще в гальке сколько хочешь сокровищ, а их никто не видит. Интересно стало выяснить не только то, что близнецы за ним в самом деле «присматривают», но и что Ай знает правильные названия камней и даже узнает некоторые. Дай ему за это показал, как умеет просить камни светиться. Надо только очень, очень ласково коснуться. Тогда в камешке проснется его крохотная суть и теплом толкнется в пальцы.

Превращались в животных все. Гай, Аш и Ай, наверное, тоже, только он никак не мог догадаться, в кого. Смутно вспоминая прежнее, Дай жалел Торпеду. Уж она бы здесь наверняка сразу бы в дельфина превратилась и из моря бы не вылезала… Один мальчик из их тихой компании превращался в большую лохматую собаку, но только ближе к вечеру, потому что днем было слишком жарко. Зато у вечернего костра он укладывался огромным, мохнатым и теплым сенбернаром, и те, кто помладше, торопились возле него пристроиться. Дай с Уни тоже, они вообще были тут самыми маленькими. Другой мальчик превращался в худого полосатого, большелапого тигренка, девочки, не считая Машки и Уни – одна в рысь, вторая в какую-то другую большую кошку, с шальными желтыми глазами и россыпью черных пятнышек по песочной шкуре. Дай долго не знал об их превращениях, потому что Гай поначалу не разрешал слишком долго сидеть вечером у костра и «слушать всякую детскую чушь» – а они все превращались лишь ближе к ночи. Они были – ночные животные, даже Уни – сова, и, наверное, ночью в парках было жутко и интересно. Дай, засыпая в скучной кроватке, пытался представить, как они там крадутся, прыгают, играют, а луна обливает их сверху серебряным светом. Да, здесь была луна. То золотой месяц, то серебряная веселая тарелка. Хотя во всех атласах было написано, что у Дома луны нет. Но это же Берег. Волшебное место. Все-таки хорошо, что Юм его сюда привез.