Он привык к Артему. Артем выполнял чудовищную, огромную работу, да еще тратил время на тягостную возню с ним. Понаблюдав близко за этим самым главным в Венке, да и, наверное, на всем Айре человеком, Дай не знал, что делать. Уже с четверга начинало трясти, что скоро выходные… Но еще страшнее, что Артему все надоест, он позвонит и скажет, что не получается и «домой» не заберет. Все тяжелее было изнемогать от ужаса, ожидая последнего урока недели, на котором говорят про поведение и выдают дневники.

А Юм что скажет, если увидит его «нули»? Как он Юму-то свои оценки покажет? Юму-то?!!

Он сжег дневник.

В ту субботу с утра все пошло плохо. На музыке, когда пели, делать было совершенно нечего, он бы подремал, но пели все страшно громко. Только голова заболела. Вообще-то в классе на полках лежали такие же, как старая игрушка, музыкальные штуки с клавишами, только большие, для четвероклассников, но подойти к ним он боялся. Хотя иногда очень хотелось. Но как? Урок ведь, и все поют про новогодний снежок… Новый год-то разве близко? На следующем уроке, пока все разговаривали про запутанную сказку, ему дали переписывать, вставляя буквы, два таких огромных упражнения, что он чуть прямо при всех не заревел. И еще всю перемену дописывал.

А потом – бассейн. Все научились плавать давным-давно, а он до сих пор боялся зайти дальше, чем по грудь – но даже это и он сам, и тренер по плаванию считали подвигом. Потому что еще весной Дай просто ложился на пол, чтоб не идти в бассейн. И визжал, если его туда приносили. Воду, если ее много, и она не снег и не дождь – он ненавидел. Всегда. И особенно теперь, после той пещеры с зеленоватым светлеющим отсветом на потолке, которую он уже и не надеялся забыть.

Но в детском ярком бассейне, где сквозь голубую воду видно белое дно, было стыдно визжать и бояться, и постепенно, в течение всей осени, он совладал с собой – сначала согласился сидеть на бортике, болтая в воде ногами, а недавно даже стал спускаться на мелководье и играл там с надувными игрушками. Только не сегодня. Его мутило, и сами собой вздрагивали пальцы. Он прочно сел на бортик. Тренер не рассердился, он Дая хорошо понимал и без слов. Только по макушке потрепал огорченно. Постепенно Дай притерпелся к гулким звукам и успокоился. Стал смотреть, как легко и стремительно прыгают с нижней вышки мальчишки – вот так прыгать в воду Даю хотелось. Он-то был скоординирован куда лучше. Он бы успел в воздухе втрое больше переворотов и фигур и вошел бы в зеркальную воду как луч, без единого всплеска – только что потом, в этой синей глубокой воде? Нет, на мальчишек лучше не смотреть. Вон Катька Торпеда новый рекорд устанавливает…

Кто внезапно скинул его в воду, он не видел. Толчок – и он летит. Всплеск. Синяя мгла. Вот светлое дно внизу, вот серебристая изнанка воды… Он упруго развернулся, вытянул руки и повторил прекрасные и четкие движения Торпеды. Вода послушно пропустила его сквозь себя. Он попробовал еще, понял суть движений и поплыл быстрее… Только все равно жутко… Он выкрутился наверх, хватанул воздуха, и тут его подхватил и выбросил на бортик тренер, прямо в руки другим подбежавшим взрослым. Дай кое-как отбился от этих рук и встал на ноги. У стены стоял Сережка, такой же белый, как мраморная облицовка – его все оглушительно и неразборчиво ругали. Дай отжал косичку, бездумно глядя на взблескивающую воду. Торпеда уцепилась за бортик и внимательно смотрела снизу круглыми, такими же ярко-синими, как ее купальник, глазами. А ведь она была рядом, наготове. Это у них сговор с Сережкой! На прошлой неделе это они басни рассказывали: если человека скинуть на глубокое место, то он сразу плавать научится…