– Может, все же расскажешь?

Дай помотал головой. Хороших не едят…

– Или ты просто не хочешь, чтобы я тебе помогал?

Дошло наконец-то. Дай даже не постеснялся кивнуть. Артем покосился и направил люггер вниз. Сказал угрюмо:

– Конечно. Я на твоем месте теперь даже близко ко мне не подошел бы. Но ты веришь, что я не ожидал, что так обернется? Я не хотел настолько пугать. Прости. Пожалуйста, прости.

Дай кивнул. Артем уж точно не при чем, что его сожрали…

– Надеюсь, с тобой все в порядке. Надеюсь, что обида твоя пройдет и ты все-таки будешь со мной разговаривать.

Дай опять кивнул. Он и не обиделся – просто очень устал.

– Домой поедем?

Дай отрицательно покачал головой. Нет. Нет!

– Что, в интернат тебя отвезти? – недоверчиво спросил Артем.

Дай кивнул.

– Как пожелаешь… Да, и со школой. Надо постараться, малыш. Просто запомни, что отныне ты все свои неуспехи будешь мне объяснять. А успехам твоим я буду радоваться… Дай. Дайчик. Ну что ты молчишь? Нехорошо. Невежливо. Так ничего и не скажешь?

Ребята все еще были на экскурсии, на этаже – тишина. Он посидел на кроватке, оглядывая свою комнату: знакомые вещи, тетрадки с недоделанными уроками на столе, неинтересные игрушки – под столом… Он чувствовал себя вернувшимся из унылого и напрасного путешествия, и, будто впервые, прислушивался к одиночеству. Комната казалась чужой. Будто вовсе не его вещи. Это не его школьная форма висит, не его ботинки стоят, не его ранец с книжками… Зачем Артем провел его через этот ужас в непонятной башне? Не вспоминать бы…

Тут в комнате казалось, что черное страшное, когда дорожка раскололась на льдинки, было не с ним. И, посматривая на синюю вечернюю тьму за зелеными шторками с медвежатами, на вещи, на ранец, на подушку, он чувствовал, что душное и нестерпимое отпускает, уходит. Страх разжимается. И вещи все вокруг становятся хорошими. Здесь не страшно. Он даже нерешительно протянул руку и потрогал белую подушку. Хорошо быть тут. А не там, где всплывал медленный зеленоватый свет… Хотя, наверное, какой-то кусок его сознания теперь всегда будет там.

Он еще посидел, бессмысленно болтая ногами. Ну и что, что его кто-то сожрал. Как-то ведь все равно выплюнул? Надо жить дальше?

Коридор внезапно наполнился топотом и воплями. Приехали. Да, эти шесть человек могут создавать столько шума. Без усилий. Хорошие они. Без них жизни не представить. Только вот шум… Выкрики, смех, визг; бессмысленные разговоры, о которых они забывают назавтра, суетливые игры с беготней и лишними движениями… Любимые.

Он на цыпочках подошел к двери и прильнул к щелке. Вот они все. Лавина счастья. Румяные, шустрые, в ярких куртках, варежки и шапки роняют, зачем-то хохочут, бегут по своим комнаткам. С самого младенчества – они вместе. У них тоже нет родителей, они все друг другу братья и сестры. Как они росли в яслях вместе, так их и переселили сюда этой весной. Дая, правда, хотели оставить еще в яслях, потому что он плохо растет и глупый, но пожалели… Так что это они – вместе, а он уж так, при них… Но они его никогда не обижали и не обижают. Никогда не колотили, хотя между собой время от времени дрались все. Но с Даем никто не дрался, потому что он самый мелкий и тихий. А летом в лагере, где они все были самыми маленькими, даже защищали от чужих больших мальчишек, которые дразнили Дая змеенышем.

Дай согрелся внутри, улыбнулся им всем, будто они могли его видеть. Они все крупные, красивые и умные, он среди них – заморыш, по какой-то ошибке попавший в ясли вместе с ними. Пусть они шумят, сколько им нужно. Он всегда гордился, когда в лагере они выигрывали у других во всякие игры. Да и радовать их легко всякой ерундой, и секреты они хранят крепко. Он сам – вообще их общий секрет. Потому что если взрослые проведают про всякие его мелкие чудеса и фокусы с синим огнем, то они его куда-нибудь заберут. И для ребят чудеса кончатся.