– Никого я не жалею! – выкрикнула Рита, невольно приложив правую, незагипсованную, руку к лицу: при слове «красавец» все раны заныли с новой силой.

– А вот это зря. Себя вам, милая, пожалеть необходимо: если вы собираетесь жить с этим человеком дальше, значит, передайте вашим друзьям и родственникам, пусть собирают вам на венок. А если вы не самоубийца и решитесь все-таки его бросить, от всей души советую пожалеть ту несчастную, которая подвернется вашему красавчику после вас. Я знаю, о чем говорю: такие люди не останавливаются. Они измываются над жертвами до тех пор, пока не доходят до убийства. Частенько, если жертва от них ускользает, они впадают в раж и уже намеренно ищут способ осуществить над ней смертный приговор. В ваших интересах, чтобы этот молодчик попал на скамью подсудимых.

Рите был противен этот милиционер, его рыхлые сизоватые щеки, его трясущийся живот, пятна пота, которые проступали на его милицейской форме под накинутым поверх нее белым халатом. Но, отрешившись от его неприятного вида, доводы милицейские она крепко обдумала, ворочаясь под больничным одеялом, пахнущим гноем и мочой. Что бы ни говорил Андрей насчет женских способностей зарабатывать деньги головой, логическое мышление Рите Ганичевой было присуще в полной мере. И сейчас, когда ее голову не кружил любовный дурман, улетучившийся где-то посередине забрызганной ее кровью лестницы, вот что предложила логика.

Во-первых, к Андрею она не вернется. Даже для того, чтобы забрать вещи. Она не самоубийца и становиться ею не собирается. Лучше, чтобы Андрей вообще ничего больше о ней не знал.

Во-вторых, фирма ее растет и развивается, а это главное. Полгода ее существования ясно доказывали, что ей суждено надежное будущее. Рита докажет Андрею… нет-нет, ведь она собиралась никогда больше не видеться с Андреем… она докажет себе, что женщина способна заниматься бизнесом не хуже мужчин. А то и лучше.

В-третьих, что делать с ребенком, который, уцелев от избиения, продолжал расти где-то в темной, самой Рите неведомой глубине таинственного внутреннего органа? Логика подсказывала, что лучшим выходом из ситуации был бы аборт. Но вот здесь-то Рита восстала против собственного вывода. Помимо логики, существует еще что-то, и это что-то называется женской натурой. Все-таки она любила Андрея (лучше так, в прошедшем времени), им нравилось заниматься любовью, они переживали мгновения обоюдной страсти, а от этого получаются хорошие красивые дети. У нее будет именно такой ребенок. Ради этого ребенка Рита костьми ляжет, а добьется, чтобы фирма приносила стабильный доход. Она даст своему ребенку все, что может, а он будет ее крепко-крепко любить, потому что какое же дитя не любит свою маму?

О собственной маме, однако, Рита не могла вспоминать без скрежета зубовного. Опять начнется воспитательный нудеж на тему: «Ты меня не послушалась, а я, как всегда, была права…» Несмотря на все это, обстоятельства заставляли засунуть гордость в… в самый дальний карман и возвратиться в покинутый с такой фанаберией отчий дом – со сломанным носом (спасибо хирургам, отломки сопоставили безукоризненно) и без вещей (английского чемодана клетчатого жалко, который отец из-за границы привез, ну и колечка с бриллиантом, Андреева подарка, да уж черт с ним со всем). Рита держалась напряженно. Но мать повела себя лучше, чем она ожидала: не попрекнула блудную дочь безрассудством, не припомнила брошенного напоследок оскорбления, а обняла свою возвращенную девочку и с облегчением всхлипнула, приговаривая: «Все будет хорошо, Ритонька, все будет хорошо». Всплакнула и Рита, чувствуя, как блаженно отмякает что-то внутри, будто, намерзнувшись в зимнем лесу, она вдруг погрузилась в горячую ванну. Тому, кто сидел у нее в животе, пока еще плоском, она чувствовала, тоже стало хорошо. Впервые за время, прошедшее с избиения, у Риты возникла уверенность, что втроем они все преодолеют и со всем справятся…