Мама с ужасом наблюдала за дочерью, которая целый день (было воскресенье), нечесаная, едва накинув поверх ночной рубашки летний ситцевый халат, отиралась возле телефона: то ожидала звонка, то, как сумасшедшая, срывала трубку и накручивала диск (тогда все телефоны были дисковыми), скребя о пластмассу ногтями, не заботясь о том, что срывает с них лак. Дочь ее пугала: такая была разумная, что с ней стряслось? Риточка всегда была отличницей, выучилась на блестящего экономиста, благодаря связям покойного отца намеревалась в ближайшем времени завести собственное дело – и, казалось, это поглощало Риту целиком. Парни, танцы и прочие житейские радости, на которые были так падки ее сокурсницы, в ее глазах выглядели чем-то низменным, мелочным, какой-то мышиной возней. Вот и сейчас, видя страдания дочери возле безмолвствующего телефона, мать надеялась, что этот временный девический гормональный сдвиг обойдется без последствий.

Не обошлось… Когда Рите наконец удалось дозвониться до Андрея (фамилия у него оказалась редкая и приметная, Акулов, как у популярной в те годы киноактрисы), они проговорили подряд три часа, так что телефонная трубка едва не задымилась. За окном стоял жгучий июльский зной, а Рита так прижимала эту горячую трубку к своей щеке, словно замерзала и хотела об нее отогреться… А спустя еще четыре свидания и бесчисленное множество телефонных разговоров, сконцентрировавшихся на протяжении всего одной недели, Маргарита Ганичева поставила мать перед фактом: она переезжает к Андрею Акулову. Да, чтобы с ним жить. Да, без регистрации. И не как последняя проститутка, а как любящая женщина. Да, потом она, может быть, тысячу раз об этом пожалеет, но сейчас она поступит именно так и никак иначе. Она отвечала матери в снисходительном тоне, точно ребенку, который своими глупенькими вопросами не в состоянии смутить взрослого, поступающего так, как должен поступить. И только последний вопрос вывел ее из себя:

– Ты смеешь говорить, что я его совсем не знаю? По-твоему, надо с человеком прожить десятки лет, чтобы считать, что его знаешь? И по-твоему, эти десятки лет – гарантия близости? Ха-ха-ха! Какой же ты, оказывается, непроницательный человек, мама! Да папа тебе изменял все эти твои драгоценные десятки лет! Изменял до последней минуты, поэтому и с сердцем у него были большие перебои. И знаешь, я его ни в чем не обвиняю. Ты же его душила – своими пирожками и домашними щами, своей жалостью, этой своей безропотностью… Да ему поговорить с тобой было не о чем, ты же остановилась в своем развитии в семидесятых годах. Клуша!

И, отрезая себе пути к возвращению, Рита победно выволокла из двери клетчатый английский чемодан с набором основных своих вещей. Что там без нее делала мать в покинутой прихожей, ругалась или заливалась слезами, ее больше не интересовало. Для нее открывалось новое зрелище – вид на море чувств. Побережье было украшено двумя-тремя пальмами, но в основном представляло собой теплый песочек, на котором так приятно заниматься любовью… И Рита больше не колебалась.

Правда, уже в такси, которое она заранее вызвала (не тащиться же в новую жизнь с чемоданом в автобусе!), возникли отголоски других мыслей. На побережье, которое представилось Рите, сколько досягал взгляд, не произрастало ничего съедобного – да и что, спрашивается, способно вырасти на песке? Так, может, с пальмы изредка упадет кокосовый орех – но на двоих этого маловато, и зреют орехи медленно… Однако сомнения оказались напрасны. Андрей располагал отличной трехкомнатной квартирой на последнем этаже дома в довольно-таки элитном районе и отнюдь не выглядел, как человек, которому нечего есть и не во что одеться. Вопрос, откуда у него деньги, впрямую не ставился, но Андрей обронил как-то мимоходом, что у него собственный бизнес. Рита пришла в восторг: она экономист, она сможет ему помогать! Вдвоем, объединенными усилиями, они оставят с носом конкурентов.