«Ну как, Маруся, домой-то не надумала ехать?» – писал батюшка.

Иногда за чаем Дуня Ивановна спрашивала: «Нравится ли у меня тебе, Машенька? Али в Каменку податься хочешь?»

«Нравится, тётенька», – отвечала Маша.

Тётка Дуня и впрямь настоящей красавицей была: стройная, с мушками на лице, брови подведены, при парике и кринолинах.

По молодости серые глаза юной жены унтер-офицера при деле не одного вельможу с ума свели. Любила Дуня Ивановна воротнички кружевные одевать, они тогда, как раз, в моду входили. С Варфоломеем гостинцев в Каменку посылала; расшитые мастерицами платки, вино и бусы из перламутра для Марфы Тихоновны. Пусть-де порадует Андрей жену.

От Машеньки ответ передала. «Всё у нас хорошо, Андрей. Дочка твоя молодец. Вышивает не хуже моих работниц. Жанна довольна ею. Талантлива она у тебя. За медок спасибо. Бабка Дарья пироги печет медовые. Никогда таких не едала! Пётр-то Петрович довольным остался бы».

Пётр Петрович Городилов вернулся во вторник, в августе, 25-го числа. По этому поводу стол накрыли, бабка Дарья пирогов морковных напекла – любил шибко Пётр Петрович пироги-то, особенно морковные жаловал, ест, а сам, того и гляди, облизывается. Машенька – племянница ему понравилась.

«Замуж бы пора, – сказывал. – Ничего, женихов в Петербурге много. На такую красавицу с васильковыми глазами ещё больше будет. Елисавета-то Петровна молодых гвардейцев держит».

Пётр Петрович про надвигающуюся войну с Пруссией больше говорил. Фридрих, словно взбесился, а генерал Апраксин и канцлер Бестужев на войне настаивают. Только Елисавета ещё думает, советуется с Алексеем Григорьевичем Разумовским (все же генерал-фельдмаршал он). Разумовский тоже раздумывает, да, видно, Фридрих на переговоры не очень идти хочет! Эх, тяжелые времена нынче предвидятся! Машенька слушала и молчала, ей-то не многое из рассказов дяди понятно было. Главное, чтобы все живые остались, а остальное «припишется».

Веселье у Городиловых случалось, когда Григорий и Артемий приезжали из длительных поездок, тогда многочисленные слуги хлопотать начинали, бегают по дому туда-сюда, на стол накрывают, особенно толстый повар Демьян.

Красноносый, с огромными ручищами Демьян, учился у придворного кашевара-француза «мсье Дебре», который знавал толк в салатах, приправах и супах. Нынче французская кухня в моду входить начла, оттого Демьян новые заморские блюда готовил «из самого дворца».

Бабка Дарья постоянно с Демьяном спорила. «Наша-то русская пища, куда вкуснее и полезнее, чем все эти хранцузские дурачества».

«Ничего ты не понимаешь, старая!» – говорил Демьян, чувствуя острого на язык конкурента в юбке. Поэтому, не выносили они друг друга, за глаза сплетничали. О том весь дом уже знал, только хозяевам всё одно – что Демьянинова стряпня, что Дарьина. Кроме Акулины и бабки Дарьи в доме много слуг обитало, Машенька их редко видела, они в пристрой почти не заходили, разве что полы вымыть, да и то, Фрося сама чаще справлялась.

Нравился Машеньке Петербург. Как только снег первый выпал, народ гулянья на окраине устраивал, в городки играл, в снежки. Строил горки и целые ледяные дворцы с мебелью и изразцами. Каток всегда переполнен был. Машенька с завистью смотрела за тем, как молодёжь резвилась (у самой-то коньков не было, а очень ей хотелось по льду Невы прокатиться). Девушки румяные в пушистых шубках из горностая, парни веселые в тулупчиках и валенках так и норовят позабавиться.

Частенько мимо дворца на санях проезжала, заглядывалась на царские строения, восхищалась мастерством, однако тянуло её что-то к царским покоям, не могла Машенька понять что.