Очнулся я на операционном столе, меня в шесть рук (прямо «шестикрылый серафим на перепутье мне явился»[6], хихикнулось мне) растирали бойцы, надев на руки шерстяные перчатки. Надо мной склонилось участливое лицо доктора, он шпателем разжал мне стиснутые зубы и налил в образовавшуюся щель какую-то жидкость. «Илюша! Шила!» – прошептал я. Кабисов удивленно распахнул глаза: «Да я ж тебе только что стакан влил!» (для непосвящённых шило – это спирт, он же ВКШ – вкусное корабельное шило, ворошиловка – ворованное корабельное шило, оно же – мальвазия).
Бойцы уже без руководящих указаний партии отнесли меня в каюту, сняли остатки нижнего белья и уложили в койку, доктор дал мне кучу пилюль, которые я безропотно проглотил, помог моему соседу по каюте «румыну» (так у нас называют командиров БЧ-3 – минно-торпедной боевой части) надеть на меня тёплые кальсоны и тельник, укрыл двумя одеялами и, задумчиво покачав головой, вышел из каюты. Когда я уже уходил в сонное забытье, вдруг почувствовал, как «румын» тихо-тихонечко накрыл меня своим овчинным полушубком.
Утром, в 5.30 дверь каюты затряслась под ударами мощных дланей старпома: «Рогатый! – так у нас зовут командиров БЧ-2 и всех его подчинённых, – кончай спать, иди проверяй подъём старшин!». И я пошёл…
P.S. За бортом, как оказалось, я пробыл 16 минут.
Всё!
Золото в снарядном ящике
Глава 1
Тихо журчит вода в гальюне – служба на флоте нравится мне»
Стихи из дэмэбового альбома старшего матроса Римантаса Янушайтиса
Североморск был залит ярким солнцем. Стояла та самая редкая-редкая погода, когда в прозрачнейшем воздухе парят ленивые чайки, сопки, как в зеркале, отражаются в Кольском заливе, нет дуновения даже малейшего ветерка, вода без единой морщинки застыла стеклянной гладью, и только иногда, от летящего прямо над поверхностью нырка, амальгама залива рассекается пунктиром дорожки, образуемой от взмахов неутомимых крыльев птицы. Пётр Первый в таком случае точно сказал бы: «Парадиз! Истинный парадиз!» А вот, приехавший в такую погоду в шестидесятых годах прошлого века, Никита Сергеевич Хрущёв сказал на собрании партактива Мурманской области и Северного флота следующую пошлятину: «Здравствуйте, вдвойне дорогие для нашей Родины североморцы и мурманчане!» – и всем северянам срезали двойной оклад до полуторного.
Но, что было, то было, а в сейчас по улицам столицы Северного флота фланировали в кремовых рубашках наглаженные корабельные офицеры – была пора отпусков, или кобелиный сезон, когда отправившие своих жён и детей на Югá (именно так – с большой буквы и с ударением на «а») мужики неприкаянно бродили по улицам Сафонова, Сгибнева, Душенова, Северной заставы, все места в ресторанах были заняты, а незамужние женщины становились мгновенно красивыми и временно лучше всех!
Ввиду того, что офицеры постарше по праву того, что они постарше, всеми правдами и неправдами старались уехать с Северов в отпуск именно летом, флот оставлялся на растерзание молодому лейтенантскому племени, на кораблях редко можно было увидеть кого-нибудь в звании выше капитан-лейтенанта, соединениями командовали, как правило, начальники штабов, задумчиво мечтавшие о том времени, когда они станут командирами бригад, дивизий и вот тогда-то они не будут так плохо поступать со своими заместителями и будут отпускать их в отпуск непременно летом в ущерб своему отдыху и своему семейству! Правда, все эти мысли разбивались вдребезги о гранит семейного очага – когда вновь испечённый командир радостно появлялся в доме, обдавая супругу свежим ароматом только что обмытого назначения на командирскую должность, верная боевая подруга, радостно всхлипнув, изрекала: «Ну, наконец-то! Хоть чуть-чуть поживём как люди! В отпуск летом поедем! В Хосту! В «Аврору»! Ура!» И быстро-быстро забывались благие намерения отпускать начальника штаба в отпуск летом, а если совесть начинала недовольно шебуршиться и тыкать в сердце ощущением чего-то неправильного, мол, вспомни свои слова, вспомни, как сам мучился, то можно было найти оправдание: «Да я его обязательно отпущу летом в отпуск! Только потом…, чуть попозже…, может в конце августа, в сентябре! Ну, уж, на крайний случай – обязательно в следующем году…» И отмазка срабатывала, на сердце легчало, и всё катилось по накатанной…