– Леонтий Петрович, а правду говорят, что у вас там, в Амурской губернии, медведи по дорогам ходят?

Булыгин скривился в усмешке.

– Врут, мадам Роза. Нет у нас дорог.

Артист Буримэ вдруг сложил руки в умоляющем жесте.

– Леонтий Петрович, поедемте в вашу губернию. В Петрограде голод будет, хлеба не купить.

Смирнов-Вилюйский присоединился к товарищу.

– Устали взятки платить, чтоб на фронт не отправили. А там и спляшем, и споем, и синема покажем!

И тут же, навертев салфетки на пальцы, артисты изобразили на столе кукольный канкан, сочинив на ходу куплеты:

Софья посмотрела на Булыгина и улыбнулась своей медлительной улыбкой, полной соблазна.

– Возьмем их, Леонтий Петрович?

Булыгин вздохнул.

– Дорога-то неблизкая, господа. Транссибом до Иркутска, там я закупаю товар для фактории. Дальше – до Нарымской, на узкоколейку. А там уж на санях.

Лицо его вдруг осветилось мечтательной радостью.

– У нас лед – метра полтора, стоит до апреля. Помнишь, Соня? А Хабаровск, Амур-батюшка… Кедры могучие… Простор!

– И золотой песок под ногами хрустит, – добавил негромко Буримэ.

Булыгин нахмурился.

– И ничего не хрустит – добыть надо. Шахты копаю, на воде машины ставлю. Прииск мой на реке Быстрой, она же Бурея. На тунгусском наречии значит «большая река». А Умальта – «малая река», но есть в ней омуты, глубокие течения. Много там разных богатств.

Не успел Леонтий Петрович договорить, как в зал ресторана вдруг ворвался бородатый изможденный человек с горящими безумием запавшими глазами. В руках он держал большую икону в позолоченном окладе.

– Люди русские, падем на колени! Государь император отрекся от царского престола! Помолимся, православные, спасайте Россию! Покайтесь, нечестивые!..

Испуганные обыватели повскакивали с мест, молодой капитан выхватил револьвер, дамы завизжали. Седовласый швейцар, задыхаясь, наконец добежал от двери и схватил нарушителя спокойствия, вместе с метрдотелем они скрутили ему руки за спиной.

В этот момент Булыгин узнал безумца, это был владелец кондитерской фабрики, которую на днях выставили на торги по банкротству.

«Бежать, – подумал Леонтий. – Бежать из проклятого города».

© М. Филимонов, РИА Новости

Апрель случился солнечным и дружным. Весна пришла, как новая хозяйка в дом, выметая из углов грязный снег, взламывая лед на реках, пробуждая лесную природу и улыбаясь людям обещанием скорого тепла, пьянящей радости цветения, богатого урожая. Но май вдруг засы́пал дороги снегом, возвращая на лица арестантов печать привычного уныния и затаенной злобы на весь мир.

Проводник Егор Чагин быстро оправился от раны, но доказать свою непричастность к ограблению обоза так и не смог. После многих часов допросов и сидения в холодной избе на воде и хлебе он был оставлен под арестом, не осужденный и не оправданный. Становой не хотел брать решение на себя и отложил дело до приезда хозяина приисков Леонтия Булыгина. Чагина поместили в барак к осужденным по разным делам, которых местное начальство использовало на тяжелых работах бесплатно и бесконтрольно.

Оборванные, грязные каторжане, все имущество носящие с собой в заплечных котомках, каждый день совершали пеший путь от барака до участка, изрытого шахтами. Там под охраной нарядчика и четырех вооруженных солдат они били кирками породу, возили груженые тачки, крутили ворот промывочной машины.

Чагин был поставлен при них бригадиром, но, не имея надежного положения и сам считаясь преступником, авторитетом у каторжников не пользовался, жил с ними наравне в холодном тесном бараке и питался скудной тюремной пищей.