Я не знаю судьбы Авы, Белогора, даже Доброгневы. Живы они? В том нападении нашем они остались живы или погибли под мечами моих сколотов? А где Доброгнева? Пришла сюда и предала? Второе, скорее всего. Она своя среди них, это я успел стать чужаком на моей родине.

За прошедшие недели всё, что я мог – это только подслушивать сквозь стены палатки разговоры проходящих мимо людей. Так я и узнал, что города Севера погибли в одну из ночей, погребённые под сошедшими ледниками… В этот день я едва не умер. Я лёг на спину и не вставал несколько дней. Не мог ни есть, почти не пил даже воду…

Я лежал и думал, это мне наказание за то, что я пришёл и пролил столько невинной крови, за это Бог полностью отнял мой Север. Погубил его. Чтобы он не мог достаться мне. Чтобы я никогда так и не стал царём Великого Севера, он уничтожил сам Север. Бог мстит мне ещё страшнее, чем могут отомстить те, кто меня ненавидит.

Или я сам – это наказание для Севера за что-то?..

– Оставь, Бел, я не хочу! Не хочу! Оставь! – злится Ава, отталкивая мои руки, выгибаясь из моих объятий. – Как вы осточертели мне!.. Давайте ляжем втроём в одну постель, и станете попеременно взбираться?!

Я отпустил её, она опустилась на лавку со вздохом, прикрыла глаза ладонью, прядки волос выбились из причёски, колты качаются, серьги…

– Прости, Бел, прости!.. Я не знаю, что такое… – и заплакала.

Я понял это по задрожавшим кончикам пальцев.

– Авуша, милая, ну что ты?.. – я присел рядом с ней, силясь заглянуть в глаза. – Я не буду, не плачь.

Она порывисто обняла меня за шею, как ребёнок:

– Белуша, ты прости… прости меня, прости, злюка какая-то… Хочешь, возьми, я не буду капризничать…

Я глажу её по волосам, милая, что удивляться, столько переживаний, к тому же бремя. Не надо плакать, я не стану приставать. Я поцеловал её мокрые глаза, она плачет и плачет, прижимаясь ко мне, я уж мокрый весь от её слёз.

Наконец, стала затихать, вздохнула, положила голову мне на плечо, я посадил её себе на колени. Я держал её так часто, когда она была малышкой. Нередко она вот так плакала у меня на коленях, если приснится страшный сон или разобьётся. Я всегда был ближе всех, главный утешитель, самый близкий человек.

– Милый мой Бел… – не плачет больше, тихонечко поглаживает меня по плечам, отодвинулась, чтобы посмотреть друг другу в лица.

И мне стало легче и светлее на душе.

– Ну что, легче? – улыбнулся я, вытирая остатки слёз с её щёк, даже веки опухли. – Отплакалась?

Она тоже улыбнулась, кивая, засмеялась даже:

– Дура какая-то, а? – прогундосила она, шмыгая носом.

– Ничего, можно иногда, – смеюсь и я.

Я умылась, высморкалась, стало совсем легко. С Белом всегда легко. Он прощает всё, не обижается никогда.

Совсем не так с Орликом. Мы поссорились сегодня, потому у Бела и раскисла. Поссорились, потому что его желание то же, что всегда, а моё где-то заплутало, пока шли до Ганеша. То ли сам Ганеш так действует на меня, не знаю. То ли потери.

Размазанный Солнцеград, погребённый навеки подо льдом. Сложно чувствовать себя нормально после того, как увидишь, что все города твоего царства, почти все из которых ты успела хорошо узнать, помнишь их улицы, лица, даже запахи, что все они погибли. Это как терять близких людей…

Но Орлик полон сил и воодушевлён. Он вдохновенно строит новый Ганеш, превращая его в новую столицу нового Великого Севера. И много других городов строятся, они ездят смотреть. Это не тот уже будет Север, да и не Север вовсе, но процветающее и сильное царство.

Яван с ним, он поднаторел когда-то здесь же, борясь с бедствием, есть куда применить свои таланты созидателя, этого в нём хоть отбавляй, я помню. И носятся до глубокой ночи по развернувшимся стройкам по всему городу, прорубают, прореживают лес, не уничтожая совсем деревьев, чтобы от ветров защищали будущие улицы. Город значительно разрастается, благодаря нашему пришествию.