Орлик отвернулся к стене, выпростав большую красивую, в мышцах, руку поверх рыжего меха. Обнял бы меня этой рукой, я растеклась бы мёдом…

Я перестала смотреть на него, он дышит тише на боку… И что получается, всё изменилось для меня всего за четыре дня. Всего четыре дня назад я думала, что жениха жду, желанного, любимого, синеглазого моего, прекрасного как из сказки, Ванюшу. И что? Четыре дня и я… Не люблю уже его?

Мне стало больно, по-настоящему прямо сдавило грудь, так, что я принуждена была сесть, так трудно мне дышать от этого сдавления. Ваня… Онеги нет больше, вот что. Как только вернулась Авилла, на этом всё и закончилось для тебя и меня.

Я должна послужить царю, защитить его и себя, а значит царство, от тех, кто хитро навязал узлов, в которых намерен удушить и нас двоих и всё царство. Боги меня не напрасно прислали в помощь Ориксаю. У меня предназначение здесь, поэтому мы не поженились с Яваном, Боги управляют. И Яван вернётся к Вее. Хотя бы она проклинать меня больше не будет…

Теперь приглядеться надо. Ко всем. Это всё затеял близкий человек, с самого верха. Таких немного. Я пойму в ближайшие дни.

Это может быть Белогор, он первый, кому выгодна гибель Ориксая, Доброгнева тоже, или из его, Ориксая, семьи. Явор. Яван… Ваня? Надо понять, кто заговор плетёт, кто голова этому чудовищу, так быстро возбудившему недовольство, нашедшему помощников в том, чтобы так подставить царя, то, что бык не убил его…

За столом могло и не быть яда, я нужна им, значит, надо сделать так, чтобы никто не мог разделить нашей трапезы – одна тарель, один кубок, один нож, которым режут мясо… пусть думают, что мы влюблены как голубки…

Влюблены… Вот я-то влюбилась. Кажется, знаю его всю жизнь, может мы в прошлой жизни встречались? Такой он, какой-то свой, близкий… И жаль его ужасно, всесильного царя, такого юного, наполненного силой до краёв и поставленного кем-то на край гибели.

Он опять повернулся на жёсткой лавке, рот приоткрыл во сне, как ребёнок… Нет-нет, ясноглазый, не сомневайся, я защищу тебя…

Я заснула так, и, глядя на него, данного мне Богами в мужья, и вились в моей голове сны всё об одном, всё вокруг моих размышлений о заговоре. Складывая и перекладывая, будто стежки на ненавистной вышивке или нитка к узелку, узелок к нитке в кружеве: посмотреть, подумать, всех оценить, всех, кого увижу в ближайшие дни. Вы плетёте свою сеть, мы сплетём свою…

Я ничего во сне не видел, то есть проснулся я без сновидений, просто от солнца, защекотавшего мои веки. И первое, что я увидел, была моя царица на высокой кровати. Она спала, повернувшись немного ко мне, до неё шагов семь… Сегодня, при свете солнца, зимой здесь, на севере, такого редкого, такого желанного и яркого, она, почти не укрытая, всего лишь под простынёй, затканной красными узорами, с волной волос вокруг головы, косу мне отсюда не видно, немного бледная во сне, она такая непреодолимо притягательная… Сколько мужчин вот так смотрели на неё, спящую?..

Я встал, выпить воды, может, отпустит? Обещал ведь ей, не трогать… Я попил воды, отвернувшись, и умылся, но легче не стало… и стояк такой – можно рушник вешать. Что же это такое, со всеми она… а мне – нет? Может, утром… как говорят: утро вечера мудренее?..

Она мгновенно проснулась, едва я опустился на постель, руки не отбросила мои, всё же тонкая какая, сломать страшно… но другие же не сломали…

– Орлик… Орлик, погоди… – прошептала она, выскальзывая из моих ладоней, но хотя бы не дерётся – уже хорошо…

– Чего ж годить-то… – нетерпеливо бормочу я…

Я забрался под это покрывало ладонями, может кожи, наконец, её коснусь, ещё отыскать под этими тряпками надо, тела-то так немного…