И если я прав, то наш с Марфой Петровной разговор еще даже не начинался. А сегодня так, репетиция его состоялась, причем даже не генеральная. Обозначили позиции, сделали кое-какие выводы, поглядели друг на друга – и только. А остальное – потом.

Кстати, у меня на это «потом» еще пара козырей в рукаве отложена. И, пожалуй, наедине с Марфой я больше встречаться не стану, надо будет или Шлюндта, или Михеева звать в качестве соглядатаев. Ну и подмоги, на случай «если чего».

Стелла за время отсутствия потеряла весь свой лоск, как бы дико это ни звучало. К тщательно уложенным до того в искусную прическу волосам сейчас более подходило слово «патлы», румянец со щек пропал, и осанка неуловимо изменилась. Что там за комната такая, в которой женщина за десять минут стареет на десять лет жизни? Прямо даже интересно.

Но особенно жутко выглядели ее ноги. Марфа не врала, Воронецкую реально определили коленями на битое стекло. Просто у нее они все были в крови, причем при каждом шаге та выступала каплями на израненной коже, окрашивая пурпурным цветом изодранные чулки.

Я прислушался к себе – не екнет ли сердце, не стукнет ли в голову стыд, что вот так красивой девушкой распорядился, фатально спалив ее перед работодателем? Не-а. Ничего подобного. Жалко? Есть немного, уж больно она скверно выглядит. Но все остальное – нет, никаких уколов совести. Воронецкая меня вообще на тот свет чуть не спровадила, и, подозреваю, удайся ей задуманное, сейчас бы обо мне уже не помнила, так, будто я и не жил вовсе.

Как с тобой, так и ты, этот принцип мне был знаком с детства и никогда не подводил. Настоящему другу помоги во всем, врага не жалей, потому что он делать этого тоже не станет. Впрочем, не скажу, что в последние годы мне приходилось пускать это правило в ход, поскольку мое существование назвать полной жизнью сложновато, а без последней ни настоящих друзей, ни настоящих врагов приобрести невозможно.

Но мне оно нравилось. Да, скучновато иногда, зато все понятно и предсказуемо. Одно плохо – кончилось спокойное житье-бытье.

Или, наоборот, – это хорошо?

– Свезло тебе. – Марфа с брезгливостью оглядела Стеллу. – Заступник появился, говорит, что не такая уж ты и дура. Верю в это с трудом, но гостя не уважить не могу. И ты бы особо не кочевряжилась, взяла бы его, да ублажила как следует, хоть бы даже из благодарности.

Стелла бросила на меня косой взгляд, вроде как виновато-благодарный, но я успел увидеть в нем искорку такой ненависти, что даже призадумался – а может, ну ее? Пусть бы ее прямо сейчас тут и пришибли. Воронецкая может сколько угодно распинаться о том, как она теперь хорошо ко мне относится, но этот миг мне не забыть. Она – враг, и останется им всегда. Не знаю, началось ли это той ночью в лесу, или рубежной точкой стал сегодняшний вечер, но это так.

Отвечать она ничего не стала, ни Марфе, ни мне, только поклонилась, даже не поморщившись от боли в ногах, которая, я уверен, была ого-го какая. Порезы штука неприятная, знаю по себе.

– Ну что, Хранитель. – Верховная ведьма поднялась из-за стола, в ее руках забелел невесть откуда там взявшийся платок, в который она начала складывать румянобокие ватрушки. – Спасибо, что в гости заехал, не побрезговал. Моя бы воля, оставила тебя до утра в гостях, чтобы и пообщаться от души, и почтение достойное оказать, но вижу, что спешишь ты куда-то. Есть у тебя дела поважнее, чем со старой бабкой время коротать. Ну раз так, то езжай, чего теперь поделаешь. Эта паскудница отвезет тебя туда, куда надо.

Хотел я ей сказать что-то вроде «под конец немного сфальшивили», но понял, что для того все и говорилось. В каждой мелочи, в каждой фразе эта женщина раз за разом испытывала меня, составляя, как видно, в своей голове мой психологический портрет. Не хочу ее радовать. Хотя, с другой стороны, все равно по ее и вышло, любой результат будет занесен в мою пусть материально не существующую, но уже заведенную личную карточку.