Старик вдруг смолк, о чем-то задумавшись, но ненадолго – из дверного проема неожиданно вынырнула голова Насти:

– Дед, ты чего умолк? Болит что?

Прохор повернулся всем туловищем:

– И ты слушаешь, что ли?

– Как ни слушать, если уши есть! И не слыхала я что-то этой истории… Болит?

– Пройдет сейчас… заломило в ноге что-то… К непогоде никак… – На этот раз он, кряхтя и вытягивая под столом ногу, поморщился.

– Это и вся история? – спросил Трофим.

Старик помотал головой:

– Не вся… Через неделю Дункель с людьми своими зашевелился. Вроде как засобирался уходить. В поселке даже вздохнули спокойней, хотя, надо сказать, вели себя беляки тихо, никого не трогали. И действительно: вскоре Дункель с людьми ушел в тайгу, к Собачей горе. И вроде как и бог с ними! Да только удивила всех одна странность… – Старик помолчал. – Дня через три-четыре – вернулся из лесу солдатик, от Дункеля, значит, попросил трех лошадей с провожатым. Чалый также подивился, но дал: думал, для женщин кони нужны…

– Женщин? – переспросил Васильич. – С ними что же – женщины были?

– Отец говорил – были. Одна постарше, другая ребенок еще, возраста его самого, или чуть постарше; сестры вроде бы. Отца и послали вместе с солдатом да провожатым – тем самым, что и привел беляков в Глуховку. А нашли они их все там же – на поляне, у Гнилухи… Тогда-то он и узнал, что Дункель на Собачью гору собрался. Только женщин и еще одного офицера – прапорщика, кажется, с ними уже не было… И лошадей их тоже не видел. Так-то вот!

– Неужели этот череп… кого-то из них? – Даша запнулась. Прохор внимательно посмотрел на нее.

Дед пожал плечами.

– Не знаю, врать не стану… Может, и их кого, может, и нет. Дело темное… А вы чаёк-то пейте, с пирожками Настиными… Уж и остыли небось…

Трофим заерзал на стуле:

– Прохор Николаевич, а что с этим Дункелем сталось?

Старик сощурился:

– А здесь, парень, самое паршивое и есть. Пока мой покойный отец на Гнилуху ходил, Чалый в деревне убийством занялся: двух людей убил – председателя сельсовета да брата его. Забылось уже, а ведь это корень ваш, с Дарьей-то. Прабабка-то ваша – Таисья – дочерью была того первого председателя.

– Как? – Трофим и Даша переглянулись.

– Не знали, что ли?

Оба замотали головой.

– Хотя, кажется, слышала что-то… – неуверенно сказала Даша. – Только в общем…

Прохор покачал головой:

– То-то и оно, что «в общем»… Плохо, что колен своих не знаем… – Он вздохнул. – Немудрено, однако: молодежи не надо, а старшим и самим неведомо – им не передали в свое время… А с вашим коленом – и вовсе путано. Бабка Таисия, сказывали, после замуж вышла, за командира красного, с ним уехала. А как погиб муж да умер их первенец – вернулась; второй раз замуж вышла, за Звонарева уже – двух пацанов родила. Один в Отечественную погиб, а младший и есть ваш дед – Трофим Звонарев. В честь него-то и назвали твоего братца Трошкой…

Старый охотник потянулся за пирожком.

– Это-то я знаю, – сконфуженно пробубнил Трофим. Он помолчал. – Только что здесь «паршивого»?

Дед неторопливо прожевал:

– В имени – ничего. Только мы про предка вашего – убитого председателя… Фамилию и не вспомню уже…

– Ну, про него… – растерянно кивнул Трофим, ничего не поняв.

– С убийства этого все паршивое и началось… – Прохор вновь помолчал. – Сделал свое подлое дело Чалый – и в тайгу со своими бандитами, вслед за Дункелем! Только дело политическое! Шутка ли – на советскую власть руку поднял! Вскоре, значит, и отряд в Глуховку прибыл чекистский, за Чалым, как все поняли. А командиром у них – кто бы вы думали? – дядька мой родной – старший брат отца – Круглов Григорий Михайлович! Во как!