Манили в страну Счастья, обещали все удовольствия подлунного мира и даже пирожки с требухой каждый день.

Суровая школа нищеты обучила Витюшку практике бытия. Одно из правил гласило – если наказание неотвратимо, подставь под него жопу товарища.

Без сомнений и колебаний, Витюшка разделил драгоценности на три кучки. Одну кучку сыпанул обратно в замшевый мешочек и спрятал его туда, где он ранее лежал. Две кучки завернул в грязную тряпицу и задумался: «Лукерью завтра, край послезавтра, поймают на воровстве. Свою захоронку она, как пить дать, выдаст. Когда обнаружат, что драгоценности в мешке убыли, то зачнут трясти дворню и учинять обыски. Значитца, держать при себе золото с каменьями, дело опасное. Нужно их спрятать. Куда?»

В поисках надёжного места для своего клада, Витюшка облазил весь сеновал. Ничего путного не нашёл. Наступила ночь. Спускаться с сеновала он опасался. Лошади, учуяв в темноте приближение чужого, могли поднять тревогу, разбудить собак и сторожей.

Витюшка умел принимать решения. Недаром же был зачат одним из умнейших мужей Российской Империи – князем Голицыным.

Грехов поболтал баклажкой. В ней ещё порядочно оставалось воды. Достал тряпицу с драгоценностями и, скривив грязную мордаху, принялся глотать фамильные драгоценности Голицыных, щедро запивая их водой. Проглотить браслет с чудными зеленоватыми каменьями, Витюша не пытался, а вот толстая, золотая цепь, длиной с локоть не хотела залезать. Вызывала тошноту. Пришлось их положить обратно в замшевый мешочек.

***

Первой в людскую влетела тётка Фёкла.

– Витька, засранец, где так долго был? – подбежала, осторожно приобняла, боясь подхватить вшей. – Голодный? Садись вечерять.

– Не…

– Сытый чё ли?

«Ещё бы не сытый!» – подумал Витюшка. – «Столько золота сожрал за один присест!» – а вслух продолжил несмело:

– Тетка Фёкла, мне бы помыться заперва…

– Сей секунд Миланья заявится и тебя обиходит.

Дворня сидела, распахнув рты. Звероватый Степан, едва не вытуривший мальчонку за ворота, враз съёжился и бочком-бочком выскользнул из людской, от греха подальше. Что за «принц» в лохмотьях объявился на голицинском подворье, никто не знал. Дворня терзалась в догадках.

От прибежавшей Миланьи слышались лишь «охи» да «ахи». Они прибавили к догадке появления грязного оборвыша в приличной людской, туману, и завели дело в окончательный тупик.

Самый грамотный из всех присутствующих, – копиист секретарь молодого Голицына, – Козьма Фомич Благонравов счёл возможным заметить довольно тонко:

– Сдаётся мне, Фёкла с Миланьей тайные адептки священного учения Будды. Мальчонка, по всей вероятности, живое воплощение Будды на земле. Ламы – это ихние монахи – тайным собранием выбирают среди детей кандидата на сию роль и рьяно поклоняются ему.

Разумеется, никто ничего не понял, но все сделали вид: «Ну, конечно! По-другому и быть нет возможности!»

Миланья уволокла сына в дальний конец господского сада, где стояла обширная баня по-белому для дворни, но в ней не брезговали попариться другой раз и старшие из Голицыных. Особенно Глафира Порфирьевна – бабка Голицыных. Старушка старых правил, ядовитая на язычок и нравом крутёхонькая. Могла возлюбить, но могла и запороть розгами на козлах. Правда, творила она свои чудеса всё больше по молодости лет, но и ныне, другой раз такое коленце запендюрит – хоть всех святых выноси.

По случаю субботы, баня вытоплена на славу. Вода в колодах осталась, хотя все, кому положено, и кто хотел, помылись. От души русской попарились и, судя по прилипшим кругом, распаренным листьям берёзы, дуба и пихтовым иголкам, исхлестали друг об друга с добрый десяток веников.