– Нет, не то. Мы, видишь, решили от артели отколоться. Хоть нас, мужиков, в Рассольной всего-то по четырём рукам сочтёшь, а вот решили, и шабаш. На барках, на лесопилке много не заработаешь. Пойдём руду ломать. – Дядя Федот подгрёб в костёр щепок.

– Федот Петрович горку рудную нашёл, – пояснил молодой мужик. – Сбил нас в артельку малую. Мы ему окла́дную выставили.

– А много на руде заработаешь? – простодушно спросил Осташа, и мужики засмеялись.

– Какой оклад возьмёшь, столько и заработаешь, – пояснил дядя Федот. – Побольше, чем здесь на плотбище. А сколько – не спрашивай. Не принято у нас отвечать.

– Понятно, – кивнул Осташа. – И где же эта горка рудная?

– На Тесо́вой речке, – ответил дядя Федот и хитро сощурился.

– А что это за речка Тесовая? Не слыхал о такой. Где она?

– Где я затёсы поставил, вот там и она.

– А-а, тайна, значит, – догадался Осташа.

– Конечно, тайна. Разболтаю – так кто другой ушлый объявит руду своей, и плакал мой оклад.

– А как ты, дядя Федот, руду находишь? Вроде все горки одинаковы… Всякий раз, что ли, дудку бьёшь?

– Зачем же сразу дудку бить? – улыбнулся довольный Осташиным вниманием дядя Федот. – Так сто лопат изотрёшь, прежде чем на одну лопату железа добудешь. Правила есть свои, как и у вас, пристанских. Хитрости разные. Я-то вот просто по вы́скирам щупом тычу, где руда голос подаст. А дед у меня всю тонкость знал. Мог руду и по блеску речного песка-сверкуна́ определить; и в ручьях, что над рудой текут, говорил, вода кровью на вкус отдаёт; и по затёсу на стволе определял, что за порода под корнями у дерева; и по мху. Жаль, я так не могу. Но уж как могу – так не спускаю.

– А не жутко руду в дудке ломать? Я один раз только голову в кы́чку засунул – так оттуда прямо могильным холодом дохнуло.

– Жутко, парень, – согласился дядя Федот. – Ну да мы стараемся близкую руду работать, чтобы рудник просто ямой был. В дудке-то крепёж уставить и вандру́тами распереть – так половина сил уйдёт. Да и сгибнуть можно в дудке от воды подземной. Это уж когда прижмёт – в дудку-то лезешь. А так нам солнышко-то любо, под землёй ещё належимся. А ты, Остафий, коли пристанской, так шитики, наса́ды умеешь ведь ладить, да? Пошли с нами в артель. Мы будем руду ломать да на медве́дках дробить, а ты будешь лодки строить и возить руду в Кусью. Плату – по справедливости. Давай, а? Парень ты, вижу, крепкий.

– Спасибо, конечно, дядя Федот, но я с Чусовой – никуда.

– А кто ты там, на пристани?

– Сплавщик.

– Да ну?!.. – дружно изумились мужики, с уважением глядя на Осташу. – Такой молодой – и сплавщик?

– Я с малолетства хлеб с плесенью ел, хорошо плаваю, – усмехнулся Осташа. – Вы к моим летам добавьте ещё те, что у меня отец и дед на скамейке простояли, – мало не будет.

– Понятно, значит – потомственный… – Дядя Федот покачал головой. – Лихое дело у вас. Ведь всякий сплав по кромочке ходите. Вам голову сломить – как шапку сронить.

– У нас, у коренных, кровь такая – шальная. Мы же, сплавщики исконные, род свой ведём от чусовских казаков, от дружины Ермака Тимофеевича, – убеждённо сказал Осташа. – Сами-то вы, мужики, пробовали хоть раз себя на сплаве?

– Нужда ещё в бурлачество не гнала, а по доброй воле кто ж к бесу в зубы полезет?

– Ты лукавого не поминай, дядя Федот… А лучше хоть раз попробуйте. Кто хоть раз с Чусовой по весне схлестнулся – навек запомнит. Всю жизнь тянуть будет снова и снова себя испытать.

– Испытать… – усмехнулся один из мужиков. – Это не себя испытать… Это как к хмельному пристраститься. – Он цокнул ногтем по боку стоящей рядом долблёной баклаги. – Коли пристрастился – за бороду не оттащишь.