– Фаечка, вы моя спасительница, и как я жил без вас! – Тимофей Олегович восторженно целовал новоиспеченной жене ручки, он никак не мог отвыкнуть обращаться к супруге на "вы".

– Ну, что вы, Тимофей Олегович, бросьте. – Фаечка очаровательно смущалась, улыбаясь своими грустными глазами.

Немногочисленные гости – Танечкино семейство в полном составе, две Фаечкины сослуживицы, трое коллег Тимофея Олеговича, весьма удивлённые приглашению, требовали: "Горько", разгоряченными спиртным голосами. Представители молодой ячейки общества неловко поднимались, с шумом отодвигая тяжёлые генеральские стулья и сливались в поцелуе. Они оба не могли свыкнуться с мыслью, что наконец-то встретили, нашли, выстрадали свое счастье.

Тимофей Олегович обжился в генеральской квартире, казавшейся настоящими хоромами после тесной коммуналки, растерял свое смущение, но не благодарность супруге. На Фаечку и её обильную заботу не мог надышаться.

Жили немолодые молодые в любви и согласии, только вот деток бог не давал. Танечка, знавшая о печали подруги, несла салфеточки и платочки, успокаивая:

– Ничего, Фаечка, будет и на твоей улице праздник.

А однажды принесла совершенно роскошную шаль – тонкую, тёплую, резную. Фаечка ахнула. Вечно мерзнущая, завернувшись в подарок подруги, она тут же согрелась, к лицу прилил румянец, глаза загорелись ярким блеском.

– Спасибо, Танечка. Красота-то какая! Я твою шаль снимать совсем не буду. – И сдержала слово. Служил Танин подарок верой и правдой, согревал плечи. Да что там плечи, душу грел!

То ли шаль Танечкина подсобила, то ли время Фаечкино подошло, хоть и припозднилось, но узнала Фаечка, что ждёт ребёночка. Ох и радости было, и слез! Уж и не ждали, и не надеялись и тут такое!

Тимофей Олегович был сам не свой и впервые в жизни отпустил студентов с занятия. Они недоуменно переглянулись, а потом долго шептались: "Колючка, видать, сбрендил", "Может, белены объелся?", "Завтра, наверное, снег пойдёт". А Тимофей Олегович, действительно, чувствовал себя так, словно белены объелся: голова кружилась от счастья, а ноги сделались ватными.

Фаечка с мужем с умилением наблюдали, как раздавались её бока, как рос живот, а уж когда ребёночек стал требовательно стучаться в мир, так Тимофей Олегович, почтенный и ученый муж, расклеился, словно маленький, ей-богу, даже слезу пустил.

Фаечкин живот охраняли, словно некую драгоценность. Ей не позволялось носить ничего тяжелее пакета молока, нельзя было наклоняться и запрещалось носить каблуки. Это Тимофей Олегович так решил. Тяжелее всего, как ни странно, Фаечке дался отказ от каблуков. Бегала она на них так лихо, как не каждый лыжник по снегу. Все-таки маленький рост имеет свои преимущества!

Тимофей Олегович боялся даже в сторону Фаечки дышать. Однажды его одолел кашель, и он так испугался, что хотел ночевать у сослуживца. Фая еле уговорила упрямца вернуться домой.

Танечка тоже радовалась за подругу и готовила для младенца приданое: маленькое одеялко в оборках, крохотные пинетки, кукольные чепчики – все розового цвета.

– Почему все розовое, Танюша? – Удивилась Фаечка.

– Потому что будет девочка. – С улыбкой ответила Таня.

– Но, почему ты так в этом уверена?

– Не знаю, просто знаю – и все! Сердцем чую! – В доказательство Таня положила руку на грудь.

Уверенность передалась и Фае.

– Чувствую, любимый, будет у нас дочка. – Говорила она мужу.

– Какая разница, Фая? – Отмахивался Тимофей Олегович. – Лишь бы ребенок был здоров.

– А как назовем? – Спросила как-то Фая.

– Раечка, как мою маму. – Ответил Тимофей Олегович, положив руку на Фаин живот. – Ой, дернулся, ты чувствуешь? – Профессор поднял на жену глаза, исполненные таким восторгом, что у Фаи защемило от нежности в груди.